Море, солнце, песок и жёлтые тюльпаны ...
Фотосайт о десяти годах, проведенных в пустыне среди жёлтых тюльпанов и двугорбых верблюдов...
Фотосайт о десяти годах, проведенных в пустыне среди жёлтых тюльпанов и двугорбых верблюдов...
Рэм Прудковский: радиоволны и
волны морские -две стихии в одном сердце...
волны морские -две стихии в одном сердце...
Воспоминания ветерана РВСН о службе в НИИ-4 и работе на научно-испытательной базе на берегу Аральского моря.
Стихия первая.
1. Из истории создания Измерительного комплекса ОИИБ в р-не Аральска
Работа моя в НИИ-4, который хоть и носил громкое название - «научно-исследовательский», далеко не всегда соответствовала этому названию. Больше приходилось заниматься бумажной работой, порой даже бессмысленной, когда приходилось в угоду начальству и во исполнение его указаний составлять самому себе планы работ, единственными результатами которых были пресловутые «РМ в РТ» (рабочие материалы в рабочих тетрадях), благополучно отправляемые через некоторое время вместе с тетрадями на уничтожение. За все мои 25 лет работы в Институте, пожалуй, лишь три периода, три направления составляли деятельность, которую можно отнести к разряду научно-исследовательской, и в той, или иной степени приносящей удовлетворение от сознания её полезности. Первые два направления (1956 -1961гг.) были связаны с проектированием и вводом в эксплуатацию Измерительного комплекса 10-го ГЦПМО по отработке средств ПРО (противоракетной обороны) и автоматизации обработки получаемых им результатов измерений. Третьим направлением я занимался сейчас.
Оно имело очень существенную специфику, отличающую его от двух предыдущих. Раньше мы разрабатывали эскизный проект комплекса. Затем, после его принятия заказчиком, составляли на его основе многочисленные технические задания (ТЗ) промышленным организациям на изготовление (чаще доработку) уже выпускавшихся измерительных средств: радиолокационных, фазометрических, оптических, телеметрии и др. Потом осуществляли лишь, так называемое, «научное руководство» всем дальнейшим процессом создания и эксплуатации аппаратуры на полигоне.
Оно имело очень существенную специфику, отличающую его от двух предыдущих. Раньше мы разрабатывали эскизный проект комплекса. Затем, после его принятия заказчиком, составляли на его основе многочисленные технические задания (ТЗ) промышленным организациям на изготовление (чаще доработку) уже выпускавшихся измерительных средств: радиолокационных, фазометрических, оптических, телеметрии и др. Потом осуществляли лишь, так называемое, «научное руководство» всем дальнейшим процессом создания и эксплуатации аппаратуры на полигоне.
Теперь же мы, по существу, не только сами несли ответственность за создание специфического комплекса измерений., но и даже участвовали силами нашего экспериментального завода в ряде производств. Необходимость таких измерений для оценки эффективности боевого оснащения ракет в условиях ПРО противника была обоснована нашим управлением в 1962 г. И в том же году одобрена Министерством Обороны. После проведения рекогносцировки местности для строительства Комплекса, в НИИ-4 был подготовлен и в 1963 г. подписан приказ Министра Обороны «О создании Отдельной Испытательно-исследовательской Базы Ракетных войск в районе г. Аральска». Головным разработчиком был назначен НИИ-4, соисполнителями - 4ГЦП (Капустин-Яр), академия им. Можайского (Ленинград), и ряд других организаций МРП (Москва, Свердловск, Иошкар-Ола, Владимир). Нам предстояло выбрать серийные РЛС, на базе которых будут создаваться Измерительные установки. Согласовать с соответствующими заводами-изготовителями комплектацию и сроки поставляемых узлов РЛС для их доработки на полигоне. Разработать и отработать принципиальные схемы этой доработки, выдать задания монтажной организации на изготовление документации и их (схем) воплощение. Изготовить на экспериментальном заводе НИИ-4 отдельные устройства, в том числе, с десяток эталонных большегабаритных объектов: шаров, цилиндров, конусов. Специфическим направлением работ было обоснование технического решения системы подвеса и вращения объектов до 3-х тонн весом на высоте порядка 120 метров. Изготовление самой системы вращения и управления вращением объектов с земли. Наконец, на нашу лабораторию возлагалась ответственность за окончательную настройку всего комплекса с последующей сдачей его в эксплуатацию воинской части 41167 в составе 4ГЦПМО.
Была и ещё одна особенность нашей работы, я бы сказал, психологического свойства. Она заключалась в том, что этот Измерительный комплекс сам по себе уже был своего рода, «инородным телом» для полигона знаменитого генерал-полковника Вознюка; а вся его последующая эксплуатация были для него дополнительной и нежелательной (как показал опыт) обузой. Кроме того, в состав приёмной комиссии, к тому же, будут входить ещё и представители ЦНИРТИ - института, который в это время «пробивал» через правительство и ГУРВО создание своей собственной Большой безэховой камеры с теми же задачами, что возлагались на ОИИБ. Так что и те и другие, если не мешали (хотя, бывало и такое), то, во всяком случае, были не заинтересованы в быстром и успешном проведении работ. Я подчёркиваю эти особенности нашей работы тогда только с одной целью: на нашу лабораторию, которой мне пришлось руководить, возлагалась не просто большая ответственность, а вместе со спецификой условий работы - и огромная нагрузка. Всё это держало меня в постоянном нервном напряжении, так что психологическая разрядка по выходным дням - например, плавание на яхте по заливу, - для меня была очень желаема.
В эту командировку сюда (лето 1968 г.) взаимоотношения с местным начальством (и не только) особенно обострились. Недавно прошли первые испытания и попытка сдать комплекс в эксплуатацию в предусмотренные Приказом МО сроки. Они окончились неудачей и, откровенно говоря, были чистой воды авантюрой. Дело в том, что этот измерительный комплекс по сути своей был внове не только для нашей лаборатории (отделу и управлению), но и был «белой вороной» для профиля всего Института. Он должен был в различных частотных диапазонах измерять так называемые «сигнальные» характеристики радиолокационных объектов, т.е. в теории распространения радиоволн это называется - измерять амплитудные и фазовые элементы матрицы рассеяния объектов. Не вдаваясь в подробности этого процесса, следует сказать, что это - категория более тонких измерений, которыми никто у нас в Институте до сих пор не занимался. А в «промышленном» масштабе, да ещё - в измерениях, поставленных «на поток» при принятии на вооружение боевого оснащения ракет, притом, реальных объектов до трёх тонн весом - таких измерений не проводил, вообще, никто в стране. Кстати, в связи с этим, несколько лет спустя, эту работу выдвигали даже на соискание Госпремии, а начальники наших Управления и Отдела, как водится, её и получили. Правда, в составе какой-то другой работы другого Института. Впрочем, подобного рода практика была распространена повсеместно. Реальных исполнителей работ, как правило, и так много. А ведь для того, чтобы представление прошло, нужно включить в состав награждаемых ещё и «сонм» высокого начальства министерств и ведомств… Нет, это мероприятие для НИИ-4 оказалось не по зубам!
В нашей лаборатории к работе были привлечены с десяток человек, в общем-то, тоже новичков в этой области. Мы разрабатывали и курировали изготовление каждый своё: систему подвески объектов, устройства их вращения и управления вращением, каждую из семи (по числу диапазонов длин волн) Измерительных установок. Осуществляли доработку приемно-регистрирующей аппаратуры (пиковых детекторов). Рассчитывали и изготавливали комплект калибровочных эталонов и др. Был у нас и, как мы говорили, «главный теоретик» - Андрей Васильевич Рунге, неплохо разбиравшийся в вопросах распространения радиоволн. Но не было у нас самого главного: достаточно грамотного научного руководителя и организатора работ со знаниями и полномочиями Главного Конструктора. Номинальный же научный руководитель (начальник нашего управления) занимался, в основном, хоть и необходимой, но лишь корпоративной политикой, «пробиванием» заказов, подписыванием отчётов, да связью с высоким начальством. В начале всех работ начальником нашей лаборатории был мой предшественник - п/п Меднис О.Я., неплохой парень, старавшийся, главным образом, ни с кем не поссориться и мало понимавший существо проблем. По-моему, он был уверен: надо добиться, чтобы измерительные установки регистрировали некий отражённый радиолокационный сигнал, а как и с какой точностью… сдадим как-нибудь. Не сдали!
В эту командировку сюда (лето 1968 г.) взаимоотношения с местным начальством (и не только) особенно обострились. Недавно прошли первые испытания и попытка сдать комплекс в эксплуатацию в предусмотренные Приказом МО сроки. Они окончились неудачей и, откровенно говоря, были чистой воды авантюрой. Дело в том, что этот измерительный комплекс по сути своей был внове не только для нашей лаборатории (отделу и управлению), но и был «белой вороной» для профиля всего Института. Он должен был в различных частотных диапазонах измерять так называемые «сигнальные» характеристики радиолокационных объектов, т.е. в теории распространения радиоволн это называется - измерять амплитудные и фазовые элементы матрицы рассеяния объектов. Не вдаваясь в подробности этого процесса, следует сказать, что это - категория более тонких измерений, которыми никто у нас в Институте до сих пор не занимался. А в «промышленном» масштабе, да ещё - в измерениях, поставленных «на поток» при принятии на вооружение боевого оснащения ракет, притом, реальных объектов до трёх тонн весом - таких измерений не проводил, вообще, никто в стране. Кстати, в связи с этим, несколько лет спустя, эту работу выдвигали даже на соискание Госпремии, а начальники наших Управления и Отдела, как водится, её и получили. Правда, в составе какой-то другой работы другого Института. Впрочем, подобного рода практика была распространена повсеместно. Реальных исполнителей работ, как правило, и так много. А ведь для того, чтобы представление прошло, нужно включить в состав награждаемых ещё и «сонм» высокого начальства министерств и ведомств… Нет, это мероприятие для НИИ-4 оказалось не по зубам!
В нашей лаборатории к работе были привлечены с десяток человек, в общем-то, тоже новичков в этой области. Мы разрабатывали и курировали изготовление каждый своё: систему подвески объектов, устройства их вращения и управления вращением, каждую из семи (по числу диапазонов длин волн) Измерительных установок. Осуществляли доработку приемно-регистрирующей аппаратуры (пиковых детекторов). Рассчитывали и изготавливали комплект калибровочных эталонов и др. Был у нас и, как мы говорили, «главный теоретик» - Андрей Васильевич Рунге, неплохо разбиравшийся в вопросах распространения радиоволн. Но не было у нас самого главного: достаточно грамотного научного руководителя и организатора работ со знаниями и полномочиями Главного Конструктора. Номинальный же научный руководитель (начальник нашего управления) занимался, в основном, хоть и необходимой, но лишь корпоративной политикой, «пробиванием» заказов, подписыванием отчётов, да связью с высоким начальством. В начале всех работ начальником нашей лаборатории был мой предшественник - п/п Меднис О.Я., неплохой парень, старавшийся, главным образом, ни с кем не поссориться и мало понимавший существо проблем. По-моему, он был уверен: надо добиться, чтобы измерительные установки регистрировали некий отражённый радиолокационный сигнал, а как и с какой точностью… сдадим как-нибудь. Не сдали!
Для исключения влияния на измерения всяких паразитных сигналов от системы подвеса и вращения нами было предусмотрено три пути (выполнение трёх условий):
1) Стробирование (выделение) полезных (среди паразитных) сигналов по дальности - так отсеивались сигналы от вышек;
2) Размещение элементов Подвеса всегда под острыми углами к направлению облучения, чтобы отражение от них (даже от капроновых строп) уходило в сторону от направления на ИУ;
3) Размещение самого механизма вращения (МВ) либо внутри (под верхней поверхностью) эталонных цилиндров, либо внутри биконического отражателя, обращённого одним из носиков в сторону ИУ.
Чтобы удовлетворить условию "2", и при этом создать необходимый вращающий момент, МВ внутри эталона (при калибровках измерительных каналов), или внутри биконического отражателя (при рабочих измерениях) а также исследуемый объект к МВ внутри биконического отражателя крепились к силовому тросу непременно двумя стропами.
2) Размещение элементов Подвеса всегда под острыми углами к направлению облучения, чтобы отражение от них (даже от капроновых строп) уходило в сторону от направления на ИУ;
3) Размещение самого механизма вращения (МВ) либо внутри (под верхней поверхностью) эталонных цилиндров, либо внутри биконического отражателя, обращённого одним из носиков в сторону ИУ.
Чтобы удовлетворить условию "2", и при этом создать необходимый вращающий момент, МВ внутри эталона (при калибровках измерительных каналов), или внутри биконического отражателя (при рабочих измерениях) а также исследуемый объект к МВ внутри биконического отражателя крепились к силовому тросу непременно двумя стропами.
Первые испытания окончились не просто неудачей, а, правильней сказать, сокрушительным провалом. Сокрушительным настолько, что один из членов приёмной комиссии от ЦНИРТИ, некто Самуйлов (уж не знаю, самостоятельно ли, или с целью угодить своему начальству) потребовал даже обращения в КГБ для расследования деятельности нашего Управления, выбравшего для измерительного комплекса, по его мнению, «заведомо непригодную по условиям распространения радиоволн» местность. Подобное намерение привело в шок наше начальство, прежде всего, И.Ф. Бабича - начальника Управления. Помню, что тому пришлось звонить одному из главных конструкторов ЦНИРТИ - Герасименко - просить урезонить своего Самуйлова. В конце концов, подобное требование в акт комиссии, конечно, не вошло, но крови попортило много. Благодушного настроения нашего начальства, как не бывало. Разумеется, последовали оргвыводы. У нас сменился начальник отдела, Медниса отправили в отставку, меня сделали «ответственным исполнителем», а затем и начальником лаборатории. У меня появилось больше возможностей влиять на ход подготовительных работ, но и, конечно, больше ответственности. Теперь, если что, я - потенциальный «стрелочник». И это почувствовалось сразу. В прошлом, 1967 году, уже в качестве ответственного исполнителя я был командирован в в/ч 41167 не только для подготовки новых сдаточных испытаний, но и с поручением зам. начальника службы РЭП главного штаба РВ полковника Карулина О.Н.: делать, что хочу, но через месяц прежде всего доложить о практической возможности довести комплекс «до ума», т.е. до приемлемой точности измерений.
Естественно, что после всех неудач с первой сдачей Комплекса, я не мог не столкнуться с появившимся некоторым недоверием местного начальства и представителей Кап-Яра к нашему Институту. Это было неприятно. Порой казалось, что меня окружает враждебная атмосфера. Но… ничего не поделаешь, с этим нужно было считаться. Забегая вперёд, могу сказать, что эту ситуацию всё-таки постепенно удалось переломить к лучшему, хотя повышенные настороженность и требовательность, особенно к подписываемым разным документам, я буду ощущать всегда.
Естественно, что после всех неудач с первой сдачей Комплекса, я не мог не столкнуться с появившимся некоторым недоверием местного начальства и представителей Кап-Яра к нашему Институту. Это было неприятно. Порой казалось, что меня окружает враждебная атмосфера. Но… ничего не поделаешь, с этим нужно было считаться. Забегая вперёд, могу сказать, что эту ситуацию всё-таки постепенно удалось переломить к лучшему, хотя повышенные настороженность и требовательность, особенно к подписываемым разным документам, я буду ощущать всегда.
Тогда же, полученное мной напутствие от главкомата РВ и допуск к спецсвязи для независимых докладов в Москву о состоянии дел, мне здорово помогло. Прежде всего, удалось склонить местное начальство не мешать мне поэкспериментировать с условиями измерений, чтобы понять, откуда появляются паразитные сигналы, искажающие основные измерения. (Раз уж я коснулся воспоминаний об особенностях моей профессиональной деятельности здесь на берегу Аральского моря, то расскажу об этом подробнее, хотя бы для того, чтобы не создавать впечатления о командировках сюда только лишь с целью совершенствования навыков плавания под парусами.)
Итак, нужно было, прежде всего, выяснить не только природу появляющихся на площадке измерений паразитных сигналов, но и их источник: от чего и по какому пути они попадают на антенны Установок? С этой целью, чтобы было над чем размышлять, я решил поменять условия измерений. Для начала, изменить величину отражённых от рабочих объектов сигналов, облучающих «подозрительные», впереди измерительных установок расположенные, отроги обрыва. Для этого записать диаграмму отражённых сигналов от качающегося эталонного цилиндра при вертикальном (а не горизонтальном - «штатном») его расположении. В этом случае облучения отраженными от округлых боков цилиндра сигналами склонов боковых отрогов местности были минимальны а, стало быть, и переотражения этих сигналов на пути к антеннам Измерительных установок также сводились к минимуму. По виду диаграмм обратного рассеяния таким образом расположенного цилиндра можно было бы сделать нужные мне полезные выводы. Так и случилось: я получил ценнейшие для меня результаты. Они подсказали мне - каким путём идти при совершенствовании комплекса и послужили весомым аргументом в отстаивании его жизнеспособности. Но вот, что касается «аргумента», то здесь не всё было гладко, Пожалуй, даже, совсем негладко.
Дело в том, что во время эксперимента команда, ведающая подвеской объектов, не стала утруждать себя монтажом на днище предназначенного для измерений достаточно тяжелого (около 300 кг.) и громоздкого (5 метров в длину и 0,5 м.- в диаметре) цилиндра специального устройства подвески. Ребята просто просверлили дырки в его поверхности у торца (даже не потрудившись снять заусеницы), пропустили через них капроновый фал и … наверх! После нескольких качаний цилиндра на высоте 120 метров солдат внизу, это осуществлявший, еле увернулся от падающего цилиндра, неизбежно сорвавшегося с перетёршегося фала. Хорошо ещё, что увернулся! Но шуму, всё равно, было много; а мне это событие не раз припоминали в Части, когда я предлагал что-либо ещё проверить. (А ведь нужно было и не раз).
Теперь по поводу результатов. На основных измерительных установках всё успели сделать. На следующий день после проявки фотоплёнок регистраторов, я был поражён их видом. Это было уже совсем не то, что на недавних провальных испытаниях: асимметричные (корявые) диаграммы. Теперь они воспроизводили теоретически рассчитываемые, симметричные относительно главного «лепестка» без каких-либо искажений, диаграммы обратного рассеяния цилиндров на основных и даже перекрёстных поляризациях. Хоть не верь своим глазам! Однако верить приходилось. Я получил не столько дополнительное подтверждение влияния местности на чистоту измерений, (это было очевидно и раньше), а, главное, подсказку, в каком направлении действовать дальше, готовя комплекс к новым испытаниям - необходимость экранировать направления на боковые отроги. Несомненно и другое - у меня в руках оказался солидный аргумент жизнеспособности нашего измерительного комплекса. Хотя я понимал, что реализовать этот аргумент будет непросто. Надо было, прежде всего, получить на руки фотоплёнки записей, чтобы с их помощью убеждать местное начальство в необходимости выбранных мною направлений дополнительных работ на объекте - новой для них заботой. Кстати, не только местное, а и моё собственное - в НИИ-4 тоже и ещё появившихся новых коллег из Академии Можайского, не говоря уже о представителях конкурирующего ЦНИРТИ. Но вот получить фотоплёнки на руки, сохранить и использовать их - для меня было делом очень деликатным, даже рискованным. Несмотря на то, что записи сами по себе были несекретными (диаграммы рассеяния цилиндров и рассчитываются, и публикуются в учебниках), но сам факт их получения здесь раскрывает направление работ, а это уже… легко может быть интерпретировано при желании так, чтобы, если не посадить меня, то, хотя бы, отстранить от работ. Да и не только меня: начальника фотолаборатории Части Царёва - тоже, который допустил «утечку служебной информации». В конце концов, в фотолаборатории я пообещал не козырять этими плёнками вне Части и получил их даже без росписи. От главного инженера Богачёва Николая Яковлевича мне, тем более, таиться было ни к чему. После падения цилиндра мы с ним, хоть и повздорили немного, но он всё-таки внутренне был на моей стороне, понимал целесообразность всего того, что я делал, и в меру своих возможностей всегда помогал нашим работам. При этом я знал, что его начальство в Кап-Яре форсирование работ с подготовкой новых испытаний ох как не поощряло! Так что, я особенно ценил эту поддержку.
В службу РЭП полковнику Карулину и в ГУРВО телеграммами ЗАС я доложил о потенциальных возможностях эксплуатации ОИИБ и занялся изготовлением специальных экранирующих щитов. Сначала вместе с двумя солдатами Части мы сделали такой щит 4 х 5 метра из подручных средств: досок, обтянутых металлической сеткой для просеивания песка. Когда же убедились, что они работают (экранируют направления паразитных сигналов) для моей (курируемой мной) 6-й установки, то распространили этот способ обеспечения чистоты измерений и на все остальные шесть. Надо сказать, что к этому времени И.Ф.Бабичу удалось удалить с нашего горизонта Самуйлова - весьма неприятную личность во всех отношениях. Вместо него Аральскую базу стали посещать очень грамотные и, главное, «политически» неангажированные сотрудники ЦНИРТИ: Торгованов, Майзельс и др. С ними легко было находить общий язык, порой даже ощущать поддержку, как это было с упомянутыми щитами, когда нужно было делать заказ на их промышленное изготовление.
Я рассказал (скорее упомянул) только об одном эпизоде моей деятельности того времени в новом качестве «ответственного исполнителя» и снова почувствовал, понемногу вспоминая и все другие события, что неплохо было бы посвятить им отдельный рассказ. Есть во мне какая-то уверенность, что она, эта деятельность, всё-таки обязательно будет интересна лет через 50-100 нашим пра-правнукам. Ведь я сам сейчас многое бы отдал, чтобы почитать хотя бы простые письма моих дедушек и бабушек (не говоря уже о пра…) о том, чем они жили, чем занимались, о чём думали в своё время.
Теперь по поводу результатов. На основных измерительных установках всё успели сделать. На следующий день после проявки фотоплёнок регистраторов, я был поражён их видом. Это было уже совсем не то, что на недавних провальных испытаниях: асимметричные (корявые) диаграммы. Теперь они воспроизводили теоретически рассчитываемые, симметричные относительно главного «лепестка» без каких-либо искажений, диаграммы обратного рассеяния цилиндров на основных и даже перекрёстных поляризациях. Хоть не верь своим глазам! Однако верить приходилось. Я получил не столько дополнительное подтверждение влияния местности на чистоту измерений, (это было очевидно и раньше), а, главное, подсказку, в каком направлении действовать дальше, готовя комплекс к новым испытаниям - необходимость экранировать направления на боковые отроги. Несомненно и другое - у меня в руках оказался солидный аргумент жизнеспособности нашего измерительного комплекса. Хотя я понимал, что реализовать этот аргумент будет непросто. Надо было, прежде всего, получить на руки фотоплёнки записей, чтобы с их помощью убеждать местное начальство в необходимости выбранных мною направлений дополнительных работ на объекте - новой для них заботой. Кстати, не только местное, а и моё собственное - в НИИ-4 тоже и ещё появившихся новых коллег из Академии Можайского, не говоря уже о представителях конкурирующего ЦНИРТИ. Но вот получить фотоплёнки на руки, сохранить и использовать их - для меня было делом очень деликатным, даже рискованным. Несмотря на то, что записи сами по себе были несекретными (диаграммы рассеяния цилиндров и рассчитываются, и публикуются в учебниках), но сам факт их получения здесь раскрывает направление работ, а это уже… легко может быть интерпретировано при желании так, чтобы, если не посадить меня, то, хотя бы, отстранить от работ. Да и не только меня: начальника фотолаборатории Части Царёва - тоже, который допустил «утечку служебной информации». В конце концов, в фотолаборатории я пообещал не козырять этими плёнками вне Части и получил их даже без росписи. От главного инженера Богачёва Николая Яковлевича мне, тем более, таиться было ни к чему. После падения цилиндра мы с ним, хоть и повздорили немного, но он всё-таки внутренне был на моей стороне, понимал целесообразность всего того, что я делал, и в меру своих возможностей всегда помогал нашим работам. При этом я знал, что его начальство в Кап-Яре форсирование работ с подготовкой новых испытаний ох как не поощряло! Так что, я особенно ценил эту поддержку.
В службу РЭП полковнику Карулину и в ГУРВО телеграммами ЗАС я доложил о потенциальных возможностях эксплуатации ОИИБ и занялся изготовлением специальных экранирующих щитов. Сначала вместе с двумя солдатами Части мы сделали такой щит 4 х 5 метра из подручных средств: досок, обтянутых металлической сеткой для просеивания песка. Когда же убедились, что они работают (экранируют направления паразитных сигналов) для моей (курируемой мной) 6-й установки, то распространили этот способ обеспечения чистоты измерений и на все остальные шесть. Надо сказать, что к этому времени И.Ф.Бабичу удалось удалить с нашего горизонта Самуйлова - весьма неприятную личность во всех отношениях. Вместо него Аральскую базу стали посещать очень грамотные и, главное, «политически» неангажированные сотрудники ЦНИРТИ: Торгованов, Майзельс и др. С ними легко было находить общий язык, порой даже ощущать поддержку, как это было с упомянутыми щитами, когда нужно было делать заказ на их промышленное изготовление.
Я рассказал (скорее упомянул) только об одном эпизоде моей деятельности того времени в новом качестве «ответственного исполнителя» и снова почувствовал, понемногу вспоминая и все другие события, что неплохо было бы посвятить им отдельный рассказ. Есть во мне какая-то уверенность, что она, эта деятельность, всё-таки обязательно будет интересна лет через 50-100 нашим пра-правнукам. Ведь я сам сейчас многое бы отдал, чтобы почитать хотя бы простые письма моих дедушек и бабушек (не говоря уже о пра…) о том, чем они жили, чем занимались, о чём думали в своё время.
Среди членов приемной коммисии ОИИБ: п/п-к Кучерявый Е.П.(из НИИ-4),
п-к Фунтов А. (из полигонного отдела ГУРВО), ген.-майор Сильвестров С.Д.
(из Академии им. Дзержинского), п/п-к Прудковский Р.П. (из НИИ-4)
п-к Фунтов А. (из полигонного отдела ГУРВО), ген.-майор Сильвестров С.Д.
(из Академии им. Дзержинского), п/п-к Прудковский Р.П. (из НИИ-4)
В период ввода в эксплуатацию ОИИБ меня ожидали ещё очень многие события. Мне предстоит ещё приятное знакомство с сотрудниками-коллегами по тематике из Академии им. Можайского. Прежде всего, с интеллигентным и весьма эрудированным во всех отношениях полковником Леонидом Тимофеевичем Тучковым - членом новой приёмо-сдаточной комиссии (в недалёком будущем - генерал-лейтенантом, заместителем начальника академии по научной части), с п/п Канарейкиным Димой - младше меня по возрасту, но уже известным учёным, автором монографии по теории поляризации радиолокационных сигналов. Встретится и познакомиться вновь с начальником кафедры моей второй Альма-Матер - Артакадемии им. Дзержинского, председателем новой приёмной комиссии генерал-майором Сильвестровым С.Д. (кстати, будущим рецензентом моей диссертации).
Меня ожидают ещё сами приёмо-сдаточные испытания, в которых я буду исполнять роль неофициального технического руководителя, наконец - работы по автоматизации сбора, калибровки и обработки результатов измерений на ОИИБ (ставшие моей кандидатской). Ожидают множество событий бытового характера, таких как жизнь в карантине во время эпидемии холеры в этих краях, посещений казахского базара в Аральске и пока ещё существовавшего там рыбозавода, всякого рода рыбалки, в том числе, и подводные, да мало ли ещё что… Мои командировки на Аральскую базу закончатся только в 1974 году.
А пока каждое утро в «кунге», стареньком автобусе, или в «газике» главного инженера, я отправлялся работать на «точку» - наш измерительный комплекс. Дорога - грунтовая, шла вокруг залива и имела в длину километров 15-20. Летом за машиной тянулся плотный шлейф мельчайшей пыли, проникавшей даже в закрытый кунг. Там она благополучно оседала на пассажирах, превращая всех в одинаково бледнолицых. А весной и после редких дождей, дорогу развозило настолько, что проехать по ней можно было только в том самом кунге с его тремя ведущими осями. И в том и в другом случае по прибытии на работу требовалось некоторое время, чтобы прийти в себя, прежде чем начинать заниматься делом.
Члены приемной коммисии ОИИБ в аэропорту перед отлетом в Аральск: п-к Фунтов А., п-к Тучков Л.Т., п/п-к Кучерявый Е.П.
Леонид Тимофеевич Тучков - специалист в области радиолокационных и радиотепловых характеристик объектов, Доктор технических наук (1970), профессор (1971), генерал-лейтенант (1979). Его научные работы связаны с разработкой теории статических и динамических радиолокационных характеристик космических объектов, с исследованиями отраженных радиолокационных сигналов от объектов ракетной и космической техники и с разработкой методов экспериментального исследования измерения их радиотепловых излучений.
Измерительные установки, состоящие каждая из сдвоенных приёмо-передающих радиолокационных систем, располагались в одноэтажных зданиях с антеннами на крыше для высокочастотных или перед зданиями - для низкочастотных измерений. Весь этот комплекс был построен на краю обрывистого некогда берега моря, высотой чуть больше 100 метров, теперь отстоящем от уреза воды на километр - полтора. Там, внизу, ближе к воде была смонтирована впечатляющая подвесная система, состоящая из двух 180-ти метровых вышек, между которыми на расстоянии приблизительно 700 метров натягивался под острым углом к направлению на установки стальной трос для подвески объектов. Там же, внизу располагался и МИК (монтажно-испытательный корпус объектов измерений), казармы для солдат и столовая. Иногда приходилось по нескольку раз переезжать сверху вниз и снизу вверх, но один-то раз, на обед, обязательно. Дорога вниз была прорыта в обрыве бульдозерами и сходила под углом, в отдельных местах, не менее 20 градусов. Не было случая, чтобы во время спуска вниз у меня не возникал вопрос: а что будет, если у машины откажут тормоза? И как жалко будет в этом случае, что дорога упирается в МИК, делает поворот, а не проходит немного правее его, прямо к морю…
Проведение каких-либо измерений в процессе настроек, проверок, экспериментов при столь разбросанных, разобщённых элементах комплекса, при не всегда безукоризненно работающей громкоговорящей связи (ГС) было очень нелёгким делом. Особенно в тех случаях, когда нужно было задействовать всё и все установки. Пока я, скажем, вожусь со щитом, меняя его наклон или перемещая с места на место (искать его оптимальное расположение приходилось экспериментально), кто-нибудь на Установке ушел покурить; или: измерения пошли, а оператор забыл включить протяжку фоторегистраторов; или: не запустилось вращение объекта, а запись пошла; или… таких «или» бывало - не счесть. Наконец, все на месте, всё проверено, подготовлено, но… через пять минут у солдат - обслуживающего персонала - обед (ужин) и ребятам нельзя опаздывать! И вот уже раздаётся команда по ГС капитана Нёмы И.И. - начальника группы измерений: машина на базу уходит через 15 минут, ждать не будет! Т.к. в городке партийное собрание и опаздывать - ни-ни. Таким образом, иногда, только за неделю удавалось сделать то, на что рассчитывал потратить не больше одного дня. В таких случаях - одна радость: в субботу на море и - «ветер в паруса».
Проведение каких-либо измерений в процессе настроек, проверок, экспериментов при столь разбросанных, разобщённых элементах комплекса, при не всегда безукоризненно работающей громкоговорящей связи (ГС) было очень нелёгким делом. Особенно в тех случаях, когда нужно было задействовать всё и все установки. Пока я, скажем, вожусь со щитом, меняя его наклон или перемещая с места на место (искать его оптимальное расположение приходилось экспериментально), кто-нибудь на Установке ушел покурить; или: измерения пошли, а оператор забыл включить протяжку фоторегистраторов; или: не запустилось вращение объекта, а запись пошла; или… таких «или» бывало - не счесть. Наконец, все на месте, всё проверено, подготовлено, но… через пять минут у солдат - обслуживающего персонала - обед (ужин) и ребятам нельзя опаздывать! И вот уже раздаётся команда по ГС капитана Нёмы И.И. - начальника группы измерений: машина на базу уходит через 15 минут, ждать не будет! Т.к. в городке партийное собрание и опаздывать - ни-ни. Таким образом, иногда, только за неделю удавалось сделать то, на что рассчитывал потратить не больше одного дня. В таких случаях - одна радость: в субботу на море и - «ветер в паруса».
Примечания:
- ЦНИРТИ - Центральный Научно-Исследовательский Радиотехнический Институт, наш «коллега» и, одновременно, конкурент по созданию ОИИБ.
- ГУРВО - Главное управление ракетного вооружения.
- РЭП ГШРВ - Служба радиоэлектронного противодействия Главного штаба Ракетных войск.
- ЗАС - Защищённая автоматическая связь.
2. Из истории автоматизации измерений и обработки результатов на ОИИБ.
После успешных приёмо-сдаточных испытаний Измерительного комплекса ОИИБ 1969 года, началась постоянная его эксплуатация. Теперь результаты измерений здесь стали полноправными и основными исходными данными для оценки эффективности комплексов средств преодоления ПРО вероятного противника. Правда, оценки методами математического моделирования, но другого тогда было не дано.
Забегая вперёд, могу сказать, что в середине 70-х мне пришлось принимать участие в привлечении (скорее, попытках привлечения) для этой цели наших, отечественных РЛС ПРО, отрабатываемых на знакомом мне Балхашском полигоне (и не только). Такое привлечение могло бы позволить получить реальные оценки эффективности реальных КСП ПРО в условиях лётных испытаний боевого оснащения ракетного вооружения. По этому поводу была проведена масса совещаний и согласований наших (со стороны ГУРВО) ТЗ с разработчиками экспериментальных РЛС ПРО. Однажды мне пришлось присутствовать на каком-то семинаре, посвящённом этой проблеме. Обсуждалась возможность получения Ракетными войсками от испытателей РЛС на 10 ГЦП необходимых данных, если проводить на этом полигоне пуски ракет, оснащённых комплексами преодоления ПРО. С целью облегчения селекции ГЧ среди ложных целей мы готовы были даже предварительно выдавать диаграммы обратного рассеяния ГЧ, полученные на ОИИБ. Но и этого оказывалось недостаточно, чтобы получить согласие разработчиков РЛС. Кто-то из их среды даже произнёс в запале дискуссии: мы не знаем, что такое селекция (?). Я понял, что задача преодоления ПРО противника, во всяком случае, в те годы была не такой уж и сложной.
В общем, привлечь отечественные РЛС ПРО для оценки эффективности КСП ПРО так и не удалось. Во всяком случае - до моего ухода в отставку в 1979 году. Так что, актуальности исходных данных для этой цели, получаемых на ОИИБ, ничто не угрожало. И ещё долго не будет угрожать.
А при эксплуатации Аральской базы возникли новые проблемы. Причём, одна из них - это та, которую мы очень хотели избежать при выборе места её создания в столь малонаселённых, почти экзотических районах Приаралья. Я имею ввиду скрытность, как самих измерений, так и их результатов. Место-то, действительно, было и удалённое и малонаселённое, но… Рядом проезжали поезда в Ташкент, в Алма-Ату, Фрунзе (Душанбе), в окне вагонов которых, какой-нибудь агент ЦРУ, вполне мог включить свою секретную аппаратуру. И это ещё не самое страшное. Ведь над Аральском, или почти над ним пролетают ещё и пассажирские, с виду вполне мирные, самолёты… Так или иначе, скоро командование Части стало получать график проезда - пролёта вероятных супостатов. Теперь выбирать время измерений (особенно, реальных изделий) вне этого графика стало постоянной его (командования) обязанностью и… головной болью.
Вторая проблема не была неожиданной, скорее, наоборот - неизбежной. При массовых измерениях в различных диапазонах длин волн, при разных соотношениях поляризаций зондирующих и принимаемых сигналов, при необходимости не только регистрации всего этого множества сигналов, но и их статистической обработки (расчёта интегральных и дифференциальных законов распределений ЭПР), объём работ был столь велик, что все испытания неизбежно увязали бы в трясине ручного труда. Необходима была автоматизация всего измерительного процесса испытаний.
Наверно, учитывая мой опыт участия в автоматизации результатов внешнетраэкторных измерений на 10 ГЦП МО, я был назначен ответственным исполнителем решения этой задачи и на ОИИБ.
Начинать надо было с выбора базовой ЭВМ для этой цели, как раньше мы выбирали базовые РЛС для Измерительных Установок. Ну, а потом уже решать все основные задачи применения этой ЭВМ с учётом специфики измерений. Прежде всего - её доработки, без которой ни одна из выпускавшихся в то время малых вычислительных машин не могла быть применена. Ведь автоматизировать надо было не просто обработку данных, вводимых с перфокарт (наиболее распространенный способ в то время), или с магнитной ленты (как это мы применяли на Балхаше). Машина должна была уметь сама, после поступления «меток» времени местной СЕВ (как бы стартовому сигналу), считывать результаты измерений амплитудных и фазовых параметров отражённых сигналов, принимаемых каждой Измерительной установкой по двум каналам поляризации. Потом уже, после накопления необходимой информации, как в режиме калибровки ИУ, так и при основных измерениях, приступать к её обработке и выдаче результатов на графопостроители, самописцы и печать. Для всего этого нам предстояло разработать свои необходимые алгоритмы и методики, а будущему изготовителю системы реализовать всё это в «металле», машинных программах, смонтировать всё и отладить на месте Измерительного комплекса. Но, как я уже сказал, начинать надо было с выбора типа ЭВМ и завода-изготовителя.
Сразу же вспомнилась аналогичная эпопея при выборе РЛС для измерительных установок - то, с каким трудом приходилось склонять, уговаривать заводы взять на себя работу по необходимой доработке узлов этих РЛС - дополнительную обузу к уже существовавшим у них планам. Обязывающего постановления правительства для этой цели ГУРВО добиться не удалось. На решении Министерства обороны о создании ОИИБ стояли только «согласующие» подписи соответствующих министерств, которые не были для заводов, безусловно, обязывающими. Я курировал тогда создание шестой измерительной установки на базе станции орудийной наводки СНАР, выпускавшейся заводом в Йошкар-Оле. И, честно говоря, представляя главному инженеру завода наше техническое задание на доработку этой станции, мне трудно было находить весомые контраргументы против такого его монолога: «Вы представляете себе на что вы нас толкаете? Я должен оторвать от плановой работы десяток-два инженеров КБ и рабочих, обложить их дополнительной, скорее всего, вечерней работой… при их-то зарплате 150 - 180 рублей! Ради чего?! Как я им это объясню? Вот, между прочим, добейтесь, чтобы МО заключило с нами «Трудовое соглашение» на эти работы с оговоренной стоимостью оплаты. Тогда другое дело. Мы создадим коллектив из 5-6 человек, которые сделают вам всё, что нужно. Причём, вам не потребуется закупать две серийные станции, из которых вам и нужны-то всего приёмо-передающая система, да антенны. И стоить это будет вам не миллион-полтора, а максимум 50 - 100 тысяч. Ну, как?»
В те шестидесятые годы о производственных кооперативах в нашей экономике не было даже речи, (они стали появляться только в конце восьмидесятых). Однако о практиковавшихся иногда трудовых соглашениях я что-то слышал и поэтому решился «закинуть удочку» в ГУРВО об их использовании для наших целей. Тогда в ГУРВО мы имели дело непосредственно с полковником Беляровым - начальником одного из отделов. Он был, как сейчас говорят, далеко не либеральных взглядов и я долго не решался затеять с ним разговор на эту щекотливую тему. Щекотливую потому, что понимал: «трудовые соглашения» - это, явно, из другого мира, из области чего-то капиталистического. С Беляровым разговор, который я всё-таки как-то затеял на эту тему, можно сказать, как начался, так и закончился тут же.
- Вам, товарищ подполковник следовало бы понимать, что тот миллион, который МО перечислит по безналу за станции, не понесут в магазины. А вот на деньги, полученные по трудовым соглашениям, ребятам обязательно захочется купить телевизор, стиральную машину, ещё чего-нибудь, или даже автомашину. И что? Вы хотите, чтобы очередь за этим товаром увеличилась ещё на 10 человек? Не хотите? Так не делайте нелепых предложений.
К этому времени я уже понимал кое-что в экономике - не зря же мы на политзанятиях, хоть и редко (не популярно это было), но встречались с формулой «товар - деньги - товар», баланс соотношений в которой являлся условием стабильности любой экономики. И понимал, что выплата денег по «трудовому соглашению» в условиях социализма, конечно, нарушает этот баланс. Но, уж очень резала мысль о несоизмеримости затрат, с которыми мы столкнулись. В первом (нашем) случае - на покупку двух серийных РЛС, снятие с них двух (только!) систем (остальное надо было ещё куда-то пристраивать - не выбрасывать же на свалку), на разработку и изготовление специальной системы регистрации сигналов, на разработку новой документации, на привлечение ещё одной монтажной организации для этой цели. И во втором случае - на все необходимые работы по созданию заново ИУ с заданными параметрами на одном заводе, уже имеющим опыт изготовления необходимой для этого элементной базы.
Когда Бабич И.Ф. впервые сообщил мне о том, что в отделе открывается тема «автоматизация измерений на ОИИБ» и что я назначаюсь её ответственным исполнителем, то первое, что пришло мне в голову - попробовать как-то по другому организовать предстоящую работу.
Впрочем, в любом случае, нужно было опереться, всё-таки, на одну из уже выпускавшихся ЭВМ. Новую, специализированную под наши особенности, никто разрабатывать не будет. Так что, без доработок, как и раньше с РЛС, всё равно не обойтись. В конце 60-х, начале 70-х годов, по мощности и задачам обработки (научно-техническим, статистическим) подходили уже выпускавшиеся серийно такие малые ЭВМ, как: «Раздан-3», «Наири-2» (её модификация «Наири-3», уже третьего поколения), «Урал». Но все они были чисто вычислительными машинами с вводом данных на перфокартах, перфолентах и с клавиатуры, т.е. опять с привлечением многочисленной армии операторов-наборщиков. Не говоря уже о том, что эти данные, предварительно нужно ещё как-то получить. Снова проявлять, и расшифровывать фотоплёнки шлейфовых осциллографов?!
Знакомясь с особенностями выпускавшихся тогда машин, я наткнулся ещё на одну, которая предлагалась и уже использовалась для оптимальной раскройки материалов всяких пошивочных (и не только) изделий. Это была управляющая ЭВМ «Днепр» киевского завода ВУМ (разработки Института кибернетики АН Украины). В её составе было устройство связи с объектом (УСО), выполнявшее заявленную функцию управления исполнительными механизмами и получавшее от них обратную информацию. Это было явно ближе к нашим задачам. К тому же, в 1970 г. завод выпускал уже новую модификацию этой машины «Днепр-2», так называемого третьего поколения, на полупроводниковых элементах с повышенной надёжностью. Основные её характеристики были такие:
- Управление - автоматическое, с помощью программы и ручное с пульта управления.
- Разрядность десятичных чисел - 6.
- Максимальная рабочая частота элементов - 250 кГц.
- Принцип работы - асинхронный с переменной длительностью выполнения операций:
команды управления - 50 т/сек.;
сложения, вычитания - 20 т/сек.;
умножения, деления - 3-4 т/сек.
- Ёмкость ОЗУ на ферритах (по 512 чисел) - 4096 26-ти разр. чисел.
- Ёмкость ПЗУ на числовых линейках - 3072 26-ти разр. чисел.
Я доложил Бабичу о целесообразности (всех «За») применения этой машины и привлечения этого завода, т.к. доработка УСО и увеличения объёма памяти, всё равно, потребуется. Но вот как его привлечь, учитывая многострадальный опыт с доработками РЛС?! Приблизительно через неделю я снова предстал «пред очами» начальства.
- Рэмир Петрович, давай собирайся в Киев. На заводе ВУМ сейчас какая-то реорганизация. Там пока исполняет обязанности Главного инженера некто Залесный, иди к нему, рисуй всякие блок-схемы того, что нам нужно, отвечай на его вопросы. Он сейчас будет обязательно более покладистым. В общем, твоя задача - сделать так, чтобы у него не появилось ни малейшего основания сказать «это мы не можем, или - это не по нашему профилю». Вот тебе телефон Председателя ВПК (Военно-промышленной комиссии при СМ СССР). После переговоров, скажи, что его просят позвонить по этому телефону. Думаю, на этот раз особой волокиты не будет.
Я так и не понял - кто, какие, с кем и где перед этим провёл разговоры, но, подумал, что ВПК - это звучит. На следующий день я уже из окна вагона поезда Москва-Киев рассматривал пригороды весеннего Киева. Как известно, надо «ковать железо, пока горячо», поэтому я потратил не более 2-х часов, чтобы «забить» номер в гостинице КЭЧ (коммунально - эксплуатационной Части местного гарнизона) и поехал разыскивать вожделенный завод.
Принял меня (боюсь ошибиться) то ли ВРИО главного инженера Производственно-наладочного управления Оганесян, то ли его начальник Залесный, но вот, что помню точно - это был симпатичный, спортивного вида товарищ, больше смахивавший скорее на молодого специалиста, чем на руководителя серьёзного производства. Принял в небольшой комнате с одним письменным столом и цветами на подоконнике, с тройкой стульев напротив письменного стола. Эту комнату трудно было назвать традиционным кабинетом высокого начальства. Похоже, Бабич был прав - завод, действительно, был в состоянии реорганизации, в том числе и территориальной. Первоначальное моё удивление всем увиденным (ожидал-то я совсем другого антуража для столь высокой должности) быстро сменилось надеждой, если не на приятную беседу со своим сверстником, то, хотя бы, на деловую беседу без бюрократических заморочек.
Узнав от меня о цели моего визита, пока в общих чертах, и кого я представляю, он по внутреннему телефону вызвал кого-то себе на подмогу: «Слава, зайди. У меня тут товарищ из Москвы, кажется, по твоей части». Через 2-3 минуты в «кабинет» вошел ещё один «молодой специалист», лет 30-ти, запросто, на «ты», обменявшись приветствием и дежурными фразами с вызывавшим, представился мне - Наумов Станислав Алексеевич. Теперь в его присутствии я, насколько позволяла злополучная, преследовавшая нас всегда, секретность, более подробно доложил об особенностях предстоящих работ. Закончил свою «речь» так: «Мне поручено передать Вам, чтобы после того, как я отвечу на все ваши вопросы, касающиеся технических особенностей необходимых нам доработок ЭВМ, Вы до конца дня позвонили по этому телефону председателю ВПК при СМ СССР».
- Ну что ж, вот обо всех этих технических особенностях вы со Станиславом Алексеевичем - начальником соответствующей профильной лаборатории и поговорите подробнее. После обеда, часика в три я вас жду.
Мы ушли. Недалеко, в этом же здании. Я не успел даже поговорить на отвлечённые темы, что, как известно, не только помогает знакомству, но и иногда облегчает решение возможных проблем. Продолжили разговор мы в уютном углу большой комнаты, похоже, конструкторском бюро с неизменными кульманами (станками с чертёжными досками). Станислав Алексеевич положил передо мной большой лист миллиметровки (видимо, с обычной бумагой была напряжёнка) и приготовился слушать, будучи, по-моему, несколько заинтригованным тем, что вынес из комнаты начальства. Мне не хотелось разочаровывать его в этом, но (секретность, опять же) пока пришлось не касаться грандиозности (!) комплекса и особенностей самих измерений. Пришлось ограничиться упоминанием такого-то количества аналоговых датчиков, формой сигналов, которые нужно будет опросить одновременно и преобразовать в цифру с такой-то частотой, накопив эти данные и соответствующую служебную информацию в ПЗУ (постоянное запоминающее устройство) для последующей обработки. Команда на начало и окончание опроса датчиков должна подаваться с пульта управления оператора. Предполагается два массива накапливаемой информации: калибровочной и рабочей. Основные эксплуатационно-технические характеристики уже имеющегося в машине устройства связи с объектом, прежде всего, погрешности преобразования, время преобразования, количество опрашиваемых датчиков и параметры сигналов, аналоговые выходы, нас устраивают. В этом направлении доработок не потребуется. Станислава заинтересовали характер и структура сигналов загадочных датчиков. Я нарисовал ему лепестковую, непрерывно ступенчато изменяющуюся картинку. Поговорили о частоте дискретизации. Я смотрел на выражение его лица, опасаясь уловить в нём сомнение в реализации услышанного от меня. Этого мне никак нельзя было допустить. Но ничего, кроме любопытства не замечал. Более того, по-моему, оно даже увеличивалось. Я поспешил сказать, что весь порядок работы, начиная с опроса датчиков и кончая выдачи результатов обработки на внешние регистраторы, самописцы, графопостроители, как и сами программы обработки будут определяться нашими ТЗ и алгоритмами, которые мы представим вам в согласованные сроки. Наша совместная работа, если она состоится, начнётся, разумеется, с согласования и утверждения развёрнутого Технического задания, где всё оговорим, а закончится отладкой всего комплекса вместе с нами на месте, весьма интересном, необычном и даже экзотическом.
На все эти разговоры нам потребовалось не более полутора часов. По окончании его, по дороге в столовую мне показалось, что тон нашего общения стал вполне доброжелательным, мы почти перешли на «ты». Я, как будто, добился успеха и, чтобы закрепить его, (была-небыла!) рассказал за обедом между украинским борщом и варениками об Аральском море, подводной охоте и, даже, о своих планах плавания под парусами.
Когда мы снова вошли в начальственный кабинет, я уже почти не сомневался в благожелательности настроя Наумова.
- Ну, что, Станислав Алексеевич? Как, по-твоему, в какую кабалу хочет вовлечь нас посланник из Москвы?
- Да нет, всё, что им нужно от нашей машины, в общем-то, для нас не ново. В основном, всё - в возможностях нашего УСО и вычислительной части. Ну, а о сроках, конечно, надо говорить.
- Это само собой. Ну, хорошо. Позвоним, послушаем, что там скажут…
Дальше мы с Наумовым стали свидетелем очень короткого телефонного разговора, который, можно сказать, завершил мою первую, но, уже стало ясно, не последнюю, командировку в стольный град Киев.
- Добрый день! Это говорит (имя рек), главный инженер киевского завода ВУМ. У меня в кабинете сидит сотрудник в/ч 25840, который просил связаться с Вами по этому телефону по поводу привлечения завода к автоматизации обработки… Да. Это нам ясно. Объём работ, приблизительно, - тоже. Да, в общем, особых сложностей нет… последовала затянувшаяся пауза, потом - до свидания!
Телефонная трубка очень медленно легла на своё место.
- Сказал: спасибо, больше от вас пока ничего не требуется…
Забегая вперёд, могу сказать, что в середине 70-х мне пришлось принимать участие в привлечении (скорее, попытках привлечения) для этой цели наших, отечественных РЛС ПРО, отрабатываемых на знакомом мне Балхашском полигоне (и не только). Такое привлечение могло бы позволить получить реальные оценки эффективности реальных КСП ПРО в условиях лётных испытаний боевого оснащения ракетного вооружения. По этому поводу была проведена масса совещаний и согласований наших (со стороны ГУРВО) ТЗ с разработчиками экспериментальных РЛС ПРО. Однажды мне пришлось присутствовать на каком-то семинаре, посвящённом этой проблеме. Обсуждалась возможность получения Ракетными войсками от испытателей РЛС на 10 ГЦП необходимых данных, если проводить на этом полигоне пуски ракет, оснащённых комплексами преодоления ПРО. С целью облегчения селекции ГЧ среди ложных целей мы готовы были даже предварительно выдавать диаграммы обратного рассеяния ГЧ, полученные на ОИИБ. Но и этого оказывалось недостаточно, чтобы получить согласие разработчиков РЛС. Кто-то из их среды даже произнёс в запале дискуссии: мы не знаем, что такое селекция (?). Я понял, что задача преодоления ПРО противника, во всяком случае, в те годы была не такой уж и сложной.
В общем, привлечь отечественные РЛС ПРО для оценки эффективности КСП ПРО так и не удалось. Во всяком случае - до моего ухода в отставку в 1979 году. Так что, актуальности исходных данных для этой цели, получаемых на ОИИБ, ничто не угрожало. И ещё долго не будет угрожать.
А при эксплуатации Аральской базы возникли новые проблемы. Причём, одна из них - это та, которую мы очень хотели избежать при выборе места её создания в столь малонаселённых, почти экзотических районах Приаралья. Я имею ввиду скрытность, как самих измерений, так и их результатов. Место-то, действительно, было и удалённое и малонаселённое, но… Рядом проезжали поезда в Ташкент, в Алма-Ату, Фрунзе (Душанбе), в окне вагонов которых, какой-нибудь агент ЦРУ, вполне мог включить свою секретную аппаратуру. И это ещё не самое страшное. Ведь над Аральском, или почти над ним пролетают ещё и пассажирские, с виду вполне мирные, самолёты… Так или иначе, скоро командование Части стало получать график проезда - пролёта вероятных супостатов. Теперь выбирать время измерений (особенно, реальных изделий) вне этого графика стало постоянной его (командования) обязанностью и… головной болью.
Вторая проблема не была неожиданной, скорее, наоборот - неизбежной. При массовых измерениях в различных диапазонах длин волн, при разных соотношениях поляризаций зондирующих и принимаемых сигналов, при необходимости не только регистрации всего этого множества сигналов, но и их статистической обработки (расчёта интегральных и дифференциальных законов распределений ЭПР), объём работ был столь велик, что все испытания неизбежно увязали бы в трясине ручного труда. Необходима была автоматизация всего измерительного процесса испытаний.
Наверно, учитывая мой опыт участия в автоматизации результатов внешнетраэкторных измерений на 10 ГЦП МО, я был назначен ответственным исполнителем решения этой задачи и на ОИИБ.
Начинать надо было с выбора базовой ЭВМ для этой цели, как раньше мы выбирали базовые РЛС для Измерительных Установок. Ну, а потом уже решать все основные задачи применения этой ЭВМ с учётом специфики измерений. Прежде всего - её доработки, без которой ни одна из выпускавшихся в то время малых вычислительных машин не могла быть применена. Ведь автоматизировать надо было не просто обработку данных, вводимых с перфокарт (наиболее распространенный способ в то время), или с магнитной ленты (как это мы применяли на Балхаше). Машина должна была уметь сама, после поступления «меток» времени местной СЕВ (как бы стартовому сигналу), считывать результаты измерений амплитудных и фазовых параметров отражённых сигналов, принимаемых каждой Измерительной установкой по двум каналам поляризации. Потом уже, после накопления необходимой информации, как в режиме калибровки ИУ, так и при основных измерениях, приступать к её обработке и выдаче результатов на графопостроители, самописцы и печать. Для всего этого нам предстояло разработать свои необходимые алгоритмы и методики, а будущему изготовителю системы реализовать всё это в «металле», машинных программах, смонтировать всё и отладить на месте Измерительного комплекса. Но, как я уже сказал, начинать надо было с выбора типа ЭВМ и завода-изготовителя.
Сразу же вспомнилась аналогичная эпопея при выборе РЛС для измерительных установок - то, с каким трудом приходилось склонять, уговаривать заводы взять на себя работу по необходимой доработке узлов этих РЛС - дополнительную обузу к уже существовавшим у них планам. Обязывающего постановления правительства для этой цели ГУРВО добиться не удалось. На решении Министерства обороны о создании ОИИБ стояли только «согласующие» подписи соответствующих министерств, которые не были для заводов, безусловно, обязывающими. Я курировал тогда создание шестой измерительной установки на базе станции орудийной наводки СНАР, выпускавшейся заводом в Йошкар-Оле. И, честно говоря, представляя главному инженеру завода наше техническое задание на доработку этой станции, мне трудно было находить весомые контраргументы против такого его монолога: «Вы представляете себе на что вы нас толкаете? Я должен оторвать от плановой работы десяток-два инженеров КБ и рабочих, обложить их дополнительной, скорее всего, вечерней работой… при их-то зарплате 150 - 180 рублей! Ради чего?! Как я им это объясню? Вот, между прочим, добейтесь, чтобы МО заключило с нами «Трудовое соглашение» на эти работы с оговоренной стоимостью оплаты. Тогда другое дело. Мы создадим коллектив из 5-6 человек, которые сделают вам всё, что нужно. Причём, вам не потребуется закупать две серийные станции, из которых вам и нужны-то всего приёмо-передающая система, да антенны. И стоить это будет вам не миллион-полтора, а максимум 50 - 100 тысяч. Ну, как?»
В те шестидесятые годы о производственных кооперативах в нашей экономике не было даже речи, (они стали появляться только в конце восьмидесятых). Однако о практиковавшихся иногда трудовых соглашениях я что-то слышал и поэтому решился «закинуть удочку» в ГУРВО об их использовании для наших целей. Тогда в ГУРВО мы имели дело непосредственно с полковником Беляровым - начальником одного из отделов. Он был, как сейчас говорят, далеко не либеральных взглядов и я долго не решался затеять с ним разговор на эту щекотливую тему. Щекотливую потому, что понимал: «трудовые соглашения» - это, явно, из другого мира, из области чего-то капиталистического. С Беляровым разговор, который я всё-таки как-то затеял на эту тему, можно сказать, как начался, так и закончился тут же.
- Вам, товарищ подполковник следовало бы понимать, что тот миллион, который МО перечислит по безналу за станции, не понесут в магазины. А вот на деньги, полученные по трудовым соглашениям, ребятам обязательно захочется купить телевизор, стиральную машину, ещё чего-нибудь, или даже автомашину. И что? Вы хотите, чтобы очередь за этим товаром увеличилась ещё на 10 человек? Не хотите? Так не делайте нелепых предложений.
К этому времени я уже понимал кое-что в экономике - не зря же мы на политзанятиях, хоть и редко (не популярно это было), но встречались с формулой «товар - деньги - товар», баланс соотношений в которой являлся условием стабильности любой экономики. И понимал, что выплата денег по «трудовому соглашению» в условиях социализма, конечно, нарушает этот баланс. Но, уж очень резала мысль о несоизмеримости затрат, с которыми мы столкнулись. В первом (нашем) случае - на покупку двух серийных РЛС, снятие с них двух (только!) систем (остальное надо было ещё куда-то пристраивать - не выбрасывать же на свалку), на разработку и изготовление специальной системы регистрации сигналов, на разработку новой документации, на привлечение ещё одной монтажной организации для этой цели. И во втором случае - на все необходимые работы по созданию заново ИУ с заданными параметрами на одном заводе, уже имеющим опыт изготовления необходимой для этого элементной базы.
Когда Бабич И.Ф. впервые сообщил мне о том, что в отделе открывается тема «автоматизация измерений на ОИИБ» и что я назначаюсь её ответственным исполнителем, то первое, что пришло мне в голову - попробовать как-то по другому организовать предстоящую работу.
Впрочем, в любом случае, нужно было опереться, всё-таки, на одну из уже выпускавшихся ЭВМ. Новую, специализированную под наши особенности, никто разрабатывать не будет. Так что, без доработок, как и раньше с РЛС, всё равно не обойтись. В конце 60-х, начале 70-х годов, по мощности и задачам обработки (научно-техническим, статистическим) подходили уже выпускавшиеся серийно такие малые ЭВМ, как: «Раздан-3», «Наири-2» (её модификация «Наири-3», уже третьего поколения), «Урал». Но все они были чисто вычислительными машинами с вводом данных на перфокартах, перфолентах и с клавиатуры, т.е. опять с привлечением многочисленной армии операторов-наборщиков. Не говоря уже о том, что эти данные, предварительно нужно ещё как-то получить. Снова проявлять, и расшифровывать фотоплёнки шлейфовых осциллографов?!
Знакомясь с особенностями выпускавшихся тогда машин, я наткнулся ещё на одну, которая предлагалась и уже использовалась для оптимальной раскройки материалов всяких пошивочных (и не только) изделий. Это была управляющая ЭВМ «Днепр» киевского завода ВУМ (разработки Института кибернетики АН Украины). В её составе было устройство связи с объектом (УСО), выполнявшее заявленную функцию управления исполнительными механизмами и получавшее от них обратную информацию. Это было явно ближе к нашим задачам. К тому же, в 1970 г. завод выпускал уже новую модификацию этой машины «Днепр-2», так называемого третьего поколения, на полупроводниковых элементах с повышенной надёжностью. Основные её характеристики были такие:
- Управление - автоматическое, с помощью программы и ручное с пульта управления.
- Разрядность десятичных чисел - 6.
- Максимальная рабочая частота элементов - 250 кГц.
- Принцип работы - асинхронный с переменной длительностью выполнения операций:
команды управления - 50 т/сек.;
сложения, вычитания - 20 т/сек.;
умножения, деления - 3-4 т/сек.
- Ёмкость ОЗУ на ферритах (по 512 чисел) - 4096 26-ти разр. чисел.
- Ёмкость ПЗУ на числовых линейках - 3072 26-ти разр. чисел.
Я доложил Бабичу о целесообразности (всех «За») применения этой машины и привлечения этого завода, т.к. доработка УСО и увеличения объёма памяти, всё равно, потребуется. Но вот как его привлечь, учитывая многострадальный опыт с доработками РЛС?! Приблизительно через неделю я снова предстал «пред очами» начальства.
- Рэмир Петрович, давай собирайся в Киев. На заводе ВУМ сейчас какая-то реорганизация. Там пока исполняет обязанности Главного инженера некто Залесный, иди к нему, рисуй всякие блок-схемы того, что нам нужно, отвечай на его вопросы. Он сейчас будет обязательно более покладистым. В общем, твоя задача - сделать так, чтобы у него не появилось ни малейшего основания сказать «это мы не можем, или - это не по нашему профилю». Вот тебе телефон Председателя ВПК (Военно-промышленной комиссии при СМ СССР). После переговоров, скажи, что его просят позвонить по этому телефону. Думаю, на этот раз особой волокиты не будет.
Я так и не понял - кто, какие, с кем и где перед этим провёл разговоры, но, подумал, что ВПК - это звучит. На следующий день я уже из окна вагона поезда Москва-Киев рассматривал пригороды весеннего Киева. Как известно, надо «ковать железо, пока горячо», поэтому я потратил не более 2-х часов, чтобы «забить» номер в гостинице КЭЧ (коммунально - эксплуатационной Части местного гарнизона) и поехал разыскивать вожделенный завод.
Принял меня (боюсь ошибиться) то ли ВРИО главного инженера Производственно-наладочного управления Оганесян, то ли его начальник Залесный, но вот, что помню точно - это был симпатичный, спортивного вида товарищ, больше смахивавший скорее на молодого специалиста, чем на руководителя серьёзного производства. Принял в небольшой комнате с одним письменным столом и цветами на подоконнике, с тройкой стульев напротив письменного стола. Эту комнату трудно было назвать традиционным кабинетом высокого начальства. Похоже, Бабич был прав - завод, действительно, был в состоянии реорганизации, в том числе и территориальной. Первоначальное моё удивление всем увиденным (ожидал-то я совсем другого антуража для столь высокой должности) быстро сменилось надеждой, если не на приятную беседу со своим сверстником, то, хотя бы, на деловую беседу без бюрократических заморочек.
Узнав от меня о цели моего визита, пока в общих чертах, и кого я представляю, он по внутреннему телефону вызвал кого-то себе на подмогу: «Слава, зайди. У меня тут товарищ из Москвы, кажется, по твоей части». Через 2-3 минуты в «кабинет» вошел ещё один «молодой специалист», лет 30-ти, запросто, на «ты», обменявшись приветствием и дежурными фразами с вызывавшим, представился мне - Наумов Станислав Алексеевич. Теперь в его присутствии я, насколько позволяла злополучная, преследовавшая нас всегда, секретность, более подробно доложил об особенностях предстоящих работ. Закончил свою «речь» так: «Мне поручено передать Вам, чтобы после того, как я отвечу на все ваши вопросы, касающиеся технических особенностей необходимых нам доработок ЭВМ, Вы до конца дня позвонили по этому телефону председателю ВПК при СМ СССР».
- Ну что ж, вот обо всех этих технических особенностях вы со Станиславом Алексеевичем - начальником соответствующей профильной лаборатории и поговорите подробнее. После обеда, часика в три я вас жду.
Мы ушли. Недалеко, в этом же здании. Я не успел даже поговорить на отвлечённые темы, что, как известно, не только помогает знакомству, но и иногда облегчает решение возможных проблем. Продолжили разговор мы в уютном углу большой комнаты, похоже, конструкторском бюро с неизменными кульманами (станками с чертёжными досками). Станислав Алексеевич положил передо мной большой лист миллиметровки (видимо, с обычной бумагой была напряжёнка) и приготовился слушать, будучи, по-моему, несколько заинтригованным тем, что вынес из комнаты начальства. Мне не хотелось разочаровывать его в этом, но (секретность, опять же) пока пришлось не касаться грандиозности (!) комплекса и особенностей самих измерений. Пришлось ограничиться упоминанием такого-то количества аналоговых датчиков, формой сигналов, которые нужно будет опросить одновременно и преобразовать в цифру с такой-то частотой, накопив эти данные и соответствующую служебную информацию в ПЗУ (постоянное запоминающее устройство) для последующей обработки. Команда на начало и окончание опроса датчиков должна подаваться с пульта управления оператора. Предполагается два массива накапливаемой информации: калибровочной и рабочей. Основные эксплуатационно-технические характеристики уже имеющегося в машине устройства связи с объектом, прежде всего, погрешности преобразования, время преобразования, количество опрашиваемых датчиков и параметры сигналов, аналоговые выходы, нас устраивают. В этом направлении доработок не потребуется. Станислава заинтересовали характер и структура сигналов загадочных датчиков. Я нарисовал ему лепестковую, непрерывно ступенчато изменяющуюся картинку. Поговорили о частоте дискретизации. Я смотрел на выражение его лица, опасаясь уловить в нём сомнение в реализации услышанного от меня. Этого мне никак нельзя было допустить. Но ничего, кроме любопытства не замечал. Более того, по-моему, оно даже увеличивалось. Я поспешил сказать, что весь порядок работы, начиная с опроса датчиков и кончая выдачи результатов обработки на внешние регистраторы, самописцы, графопостроители, как и сами программы обработки будут определяться нашими ТЗ и алгоритмами, которые мы представим вам в согласованные сроки. Наша совместная работа, если она состоится, начнётся, разумеется, с согласования и утверждения развёрнутого Технического задания, где всё оговорим, а закончится отладкой всего комплекса вместе с нами на месте, весьма интересном, необычном и даже экзотическом.
На все эти разговоры нам потребовалось не более полутора часов. По окончании его, по дороге в столовую мне показалось, что тон нашего общения стал вполне доброжелательным, мы почти перешли на «ты». Я, как будто, добился успеха и, чтобы закрепить его, (была-небыла!) рассказал за обедом между украинским борщом и варениками об Аральском море, подводной охоте и, даже, о своих планах плавания под парусами.
Когда мы снова вошли в начальственный кабинет, я уже почти не сомневался в благожелательности настроя Наумова.
- Ну, что, Станислав Алексеевич? Как, по-твоему, в какую кабалу хочет вовлечь нас посланник из Москвы?
- Да нет, всё, что им нужно от нашей машины, в общем-то, для нас не ново. В основном, всё - в возможностях нашего УСО и вычислительной части. Ну, а о сроках, конечно, надо говорить.
- Это само собой. Ну, хорошо. Позвоним, послушаем, что там скажут…
Дальше мы с Наумовым стали свидетелем очень короткого телефонного разговора, который, можно сказать, завершил мою первую, но, уже стало ясно, не последнюю, командировку в стольный град Киев.
- Добрый день! Это говорит (имя рек), главный инженер киевского завода ВУМ. У меня в кабинете сидит сотрудник в/ч 25840, который просил связаться с Вами по этому телефону по поводу привлечения завода к автоматизации обработки… Да. Это нам ясно. Объём работ, приблизительно, - тоже. Да, в общем, особых сложностей нет… последовала затянувшаяся пауза, потом - до свидания!
Телефонная трубка очень медленно легла на своё место.
- Сказал: спасибо, больше от вас пока ничего не требуется…
* * *
Сейчас, когда я пишу эти строки, память моя невольно выбирает, выдёргивает из временного хаоса множества событий давно прошедших лет наше взаимодействие и последующие почти дружеские отношения со Славой Наумовым на многие годы. Даже тогда, когда давно окончатся наши совместные работы на ОИИБ, и я уже уйду из армии, и буду работать в ИФА (Институте физики атмосферы) АН СССР, судьба снова неожиданно сведёт меня с ним в Киеве. Это случится, если не ошибаюсь, в 1985 году. Я тогда разрабатывал датчик поглощения ультрафиолетового излучения водородных ламп в атмосфере для изучения потоков влаги над морем. И мне нужны были высокоточные микросхемы с большим входным сопротивлением. Я прознал, что такие, очень дефицитные (кажется, УД-17), делают в Киеве в каком-то НИИ. Можно представить моё приятное удивление неисповедимостью сюрпризов судьбы, когда мне мою проблему снова пришлось решать с помощью Станислава Алексеевича. В разговоре с начальством НИИ я случайно услышал его фамилию и поинтересовался: не так ли его зовут.
- А Вы что, с ним знакомы?
- Да, и весьма близко.
Между прочим, оказалось, что он, был даже, чуть ли не разработчиком микросхем, которые мне были нужны.
Вечером этого же дня, уже у него дома, мы будем с ним и его женой сидеть до поздней ночи за «бутылкой чая», вспоминая всю нашу Аральскую эпопею. Как я вошел в жизнь завода и внёс «экзотическую струю» в работу сотрудников его лаборатории. Даже о том, как я на второй день пребывания на заводе, вдруг, сам того не подозревая, вошел в лабораторию с громадным синяком под глазом - последствием давки накануне при посадке в заводской автобус. (Но кто же мог поверить такому прозаическому объяснению!).
В таком застолье, в таких случаях, о чём только не вспомнишь, не переговоришь, не поделишься давно забытыми и новыми делами, впечатлениями по жизни. У кого-что отложилось в памяти, что занимает мысли и время сегодня. Слава вспомнил (обстановка подталкивала), как мы отмечали окончание работ в ресторане какого-то парка на правом берегу Днепра. Ему это событие запомнилось тем, что я увлёкся тогда сам и заставил его перепробовать уйму всяких вкусных коктейлей, сыгравших с нами злую шутку. А я вспоминал рыбалку на Арале, уху из только что пойманных сазанов и экзотическое Корейское блюдо из них под названием «Хе» (нечто шашлычно-подобное сыроядение)… Вспомнили и приезд Славы в Москву, когда я устроил ему и его спутнице - руководителю группы программистов - посещение квартиры-студии одного моего знакомого художника-авангардиста. В то время, начала 70-х, после «бульдозерной» выставки в Измайлово, мы впервые знакомились с этим направлением, что называется, вживую в мастерской художника. Не мог я не рассказать им и о своих, в то время нашей встречи, уже многочисленных плаваниях под парусами по морям, Онежскому и Ладожскому озёрам. Конечно, Слава интересовался и судьбой своего детища: «как там дела на вашей базе? Работает?» Хотя я уже мало знал подробностей того, что там делается - только по редким и общим словам Володи Касаткина, некогда переведённого в наш Институт (не без моей помощи) в мою лабораторию, и с которым изредка удавалось пообщаться. Но ответил я тогда утвердительно - да, конечно! Это был 1985 год. Однако, вернёмся в начало 70-х.
* * *
Через несколько дней после моего возвращения из Киева я узнал, что постановлением ВПК при Совете министров СССР завод ВУМ привлечён к работам по Автоматизации измерений на ОИИБ. Впервые за всё время пребывания в НИИ-4, мне самому предоставлялась возможность выполнить вполне конкретную и значимую работу. Не пресловутые - «научно-технический контроль» и «научно-техническое руководство», а обосновать и разработать алгоритм автоматизации с помощью ЭВМ достаточно сложного процесса, разработать необходимые методики для операторов и, конечно, осуществить потом ввод всего этого в эксплуатацию на ОИИБ. Предстоящая работа не только вдохновляла своими возможностями, (защитой кандидатской диссертации, например), но была просто интересной. Интерес представляла, прежде всего, автоматизация процесса калибровки приёмных каналов измерительных установок в единицах ЭПР (эффективной поверхности рассеяния). Конечно, требовался и общий алгоритм оцифровки и сбора (накопления) любых принятых радиолокационных сигналов (не только калибровочных) с последующим пересчётом их по полученным калибровочным характеристикам. Но эта задача и её решение на ЭВМ не представляла особых трудностей, как и последующая обработка - статистические расчёты. Тут всё было ясно. А вот в процессе калибровки, в которой основной вес составляли РЛ сигналы от разных цилиндров, нужно было научить машину опознавать в лепестковой их структуре только те их максимумы, для которых известны расчётные значения ЭПР. Потом по этим данным, вместе с сигналами от калибровочных шаров (для малых значений ЭПР), нужно будет рассчитывать калибровочные характеристики всех измерительных каналов ИУ.
Кстати, поначалу, мне казалось, что для их получения нужно просто применить осреднение по методу наименьших квадратов полиномом второй, или третьей степени - способ наверняка известный заводским программистам, поэтому достаточно внести соответствующее требование в ТЗ киевлянам. Однако жизнь показала, что на этом, известном, чисто математическом этапе не всё просто. Калибровочные зависимости ЭПР от величины принятого сигнала для разных приёмных каналов ИУ - функции, различные по виду, в зависимости от настроек усиления каналов. Поэтому заранее задать оптимальную степень полинома нельзя. Это стало ясно, когда первые программы, разработанные в КБ завода, стали выдавать калибровочные функции, далёкие от требуемых. Пришлось нам самим расписывать и отсылать на завод весь необходимый для этой цели математический аппарат, позволяющий при интерполяции сигналов последовательно наращивать степень их интерполирующей кривой с одновременным контролем отклонения от неё исходных данных. И останавливаться на той степени, для которой отклонения минимальны. Такой аппарат - с применением ортогональных полиномов Чебышева существовал. Его мы быстро подготовили и отослали в Киев. В дальнейшем по нему разработанные программы получения калибровочных характеристик успешно работали всё время. А чтобы заказчик работ на ОИИБ не мог упрекать операторов ЭВМ в том, что они выдают «кота в мешке», предусмотрели вывод калибровочных характеристик каждого измерительного канала вместе с соответствующими исходными калибровочными данными, по которым они построены на графопостроитель. Это была своего рода отчётная документация, свидетельствующая о достоверности результатов последующих измерений и расчётов по ним. Кроме того, в процессе калибровки ИУ оператор мог по этим графикам не только контролировать качество самой калибровки (в том числе, надёжность опознавания и считывания калибровочных РЛ сигналов), но и вносить по ним с пульта управления ЭВМ свои коррективы: обнаруживать и устранять возможные ошибки, или даже вводить дополнительные исходные данные при необходимости.
Однако, расчеты и контроль калибровочных характеристик - это был завершающий этап алгоритма калибровки ИУ. Вначале алгоритм должен был уметь, как я упоминал выше, распознавать в лепестковой структуре отраженных от цилиндров РЛ сигналов те из них, для которых имелись известные значения ЭПР.
Угловая зависимость ЭПР цилиндра.
D и L - диаметр и длина цилиндра;
q - угол падения электромагнитной волны;
стрелкой показано направление падения волны.
С увеличением длины волны ширина «лепестков» ЭПР одного и того же цилиндра увеличивается, а их количество соответственно уменьшается
q - угол падения электромагнитной волны;
стрелкой показано направление падения волны.
С увеличением длины волны ширина «лепестков» ЭПР одного и того же цилиндра увеличивается, а их количество соответственно уменьшается
Наиболее надёжными (достоверными) расчетными значениями можно считать лишь главные максимумы - сигналы отражённые от боковых поверхностей цилиндров в момент их перпендикулярного расположения к направлению облучения. (q = 90). Боковые «лепестки» рассчитывались с пропорционально меньшей точностью. Но для первого из них она была всё-таки приемлема, а последующие (не далее третьего) можно было бы заранее прокалибровать по шарам, что позволило бы использовать и их в качестве уже вторичных эталонов со значениями ЭПР по точности не меньшей, чем расчётные значения сфер. Из этого следовало, что надо было разработать некий логический алгоритм, позволяющий опознавать и использовать для последующей интерполяции только эти «калибровочные лепестки». Такой алгоритм желательно сделать наиболее простым и надёжным. Поэтому, в его основу я заложил последовательную, с шагом опроса машиной РЛ сигналов, линейную интерполяцию небольшого нечётного их числа (5 - 11). При этом, для каждой выборки осуществлялась проверка наклона полученной прямой и считывание в память значения срединного из интерполируемых данных, в момент, когда «коэффициент наклона» этой прямой становится близким к нулю, а абсолютная величина срединного значения выше заданного минимума. Таким образом удавалось опознавать только максимумы «лепестков», исключая их минимумы. Следующим шагом, определялись путём сравнения друг с другом - главный «лепесток» и необходимые последующие. Для отладки машинных программ по предложенным алгоритмам, конечно, нужен был некий имитатор отражённых от цилиндров РЛ сигналов. В самом деле - не подвешивать же и не крутить каждый раз реальные цилиндры. Для этой цели один из сотрудников нашей лаборатории - Крыжко Виктор - предложил и изготовил, на мой взгляд, оригинальное и простое устройство на основе фотоэлемента (фотодиода), освещаемого пучком света, проходящим через вращающееся кольцо чёрной бумаги на плексигласе с вырезанными на бумаге «лепестками», имитирующими реальный отражённый РЛ сигнал. Такой прибор-имитатор позволял автономно, без задействования Измерительных установок, не только отлаживать все разрабатываемые программы, но и в дальнейшем, будущим операторам ЭВМ набираться опыта управления сбором и обработкой информации на всех этапах. Конечно, мы его, в конце концов, передали на ОИИБ, где он был самой популярной «игрушкой» будущего тамошнего Вычислительного комплекса.
Сейчас, когда я вспоминаю о времени и работах, почти 40-летней давности, кое в чём, прежде всего, в особенностях работы комплекса автоматизации после нашей и завода ВУМ передачи техники и программ в эксплуатацию в/ч, естественно, могу и ошибаться. Поэтому дальше постараюсь писать только о том, что происходило с моим участием, или о том, чему был свидетелем. В общем - что сохранила память.
Ещё до поставки ЭВМ на ОИИБ, в обслуживающей её в/части 41167 начали формировать кадры будущего ВК и, прежде всего, назначили начальником Вычислительной лаборатории (пока лаборатории) майора Вассермана Александра Самойловича. С ним, первым из коллег по автоматизации, мне и пришлось познакомиться в Киеве. Он осваивал на заводе будущее своё «хозяйство», а я от НИИ-4 курировал отладку машинных программ калибровки. В памяти от того времени мало что осталось. Запомнилась, почему-то, только наша совместная жизнь в военной гостинице и ежедневные поездки на завод, которые начинались с пеших прогулок по Крещатику до станции метро и завтраку с распложенных у станции автоматов по продаже молока (в стаканах, как газировка) и свежих, только что из пекарни, сдобных булочек. Эти сдобные булочки с молоком особенно нравились Александру Самойловичу. Он был от них, от этого незамысловатого завтрака, прямо-таки в восторге. И каждый раз, где бы мы потом не встречались: на ОИИБ в его квартире, или у меня в Болшево, он всегда, прежде всего, вспоминал об этом утреннем ритуале, об этих ароматных, свежих, аппетитных булочках.
Когда ЭВМ привезли в Часть и монтировали в одном из аппаратных зданий на «Точке» (Измерительном комплексе) у меня появились и другие коллеги по автоматизации и приятели по плаваниям на яхте, о которых я уже рассказывал раньше: Лёня Лиходеевский, Володя Касаткин, Хокканен - все молодые лейтенанты, ст.лейтенанты Представителем Кап-Яра стал в то время п/п Бондаренко Альберт Александрович. Кстати, он сменил тогда другого представителя (не помню уж в каком звании) по фамилии Тупицын. Помню только - это о нём, ещё когда работала совместная приёмная комиссия, Л.Т.Тучков, представитель академии им. Можайского, любивший при случае подковырнуть кого-нибудь, и весьма острый на слово, сказал как-то: «надо же, впервые я вынужден поверить тому, что как говорят: фамилии людей, сплошь и рядом, определяют особенности человека». Бондаренко был вполне разумным человеком, с ним можно было обсуждать любые технические проблемы. Он всё понимал, но, как и другие представители генерала Вознюка, не склонен был помогать в ускорении работ; тем более, в ускорении передачи ответственности по эксплуатации чего бы то ни было на плечи в/ч 41167 (и, следовательно, Кап-Яра). Ни раньше - измерительных установок, ни теперь - вычислительного комплекса. Помню, ещё в бытность работы приёмной комиссии, на берегу Аральского моря, вокруг костра, за ухой из сазанов и окуней, сидели: Фунтов А. (из ГУРВО), Я с Бабичем И.Ф., Тучков Л.Т. и Бондаренко А.А. Тучков-тамада почти заставил меня произнести какой-либо тост. При такой настойчивости мне не хотелось отделываться дежурными «будем здоровы», «за успехи», или ещё чем-нибудь в этом же духе. Я лихорадочно придумывал, что бы такое сказать актуальное и, к счастью, вспомнил так называемый «Грузинский», с притчей.
«Однажды, давным давно, когда наши пращуры только что спустились с деревьев, две обезьянки решили заключить союз (примерно, как мы, здесь сидящие, при создании ОИИБ - я добавил). Они оформили это желание просто - связав свои хвостики бантиком. И радостно выбежали на лужайку, на которой…, вдруг, увидели громадного тигра. Тигр прыгнул на них, обезьянки в ужасе бросились в разные стороны, натянув хвосты, как струна…Тигр споткнулся об натянутые хвосты, сломал себе шею и тут же сдох. Обезьянки в радостном изумлении подняли вверх свои лапки и дружно произнесли: в союзе - сила! И пошли дальше. Перебираясь по бревну через глубокий овраг, поскользнувшись, одна из них сорвалась в одну сторону от бревна, другая в другую. Повиснув таким образом на связанных хвостах, и выкарабкавшись кое как, они снова подняли свои лапки и торжественно произнесли: в союзе - спасение! Потом они вошли в банановую и с другими фруктами рощу. Тут у них желания разошлись: одна захотела полакомиться одним, другая другим, пошли и тут же остановились, зацепившись связанными хвостами за первое попавшееся дерево. Теперь уже с грустью, всё так же подняв правые лапки, они сказали: союз не позволяет нам удовлетворять свои желания. Глупые обезьяны забыли, что в союзе сила и в союзе спасение - только лишь при единстве цели».
Так вот, я предлагаю тост - за единство цели! Тост понравился, но не произвёл особого впечатления. Опустошили кружки без комментариев. И только потом, прихлёбывая уху, Тучков спросил у меня: ты думаешь, тебя услышали? Я пожал плечами. Да - с «единством цели» у меня с Альбертом Александровичем было туго. В общем-то, я понимал его позицию - не спешить в приёме в эксплуатацию (и ответственности за неё) теперь уже вычислительного комплекса (как раньше - Измерительного). Понимал, даже, неизбежность такой его позиции, противоположной моей, как представителя НИИ-4, реализующего идею автоматизации. И это удручало. Моё положение усугублялось отсутствием какого-либо решения или постановления на высшем уровне о проведении специальных сдаточных испытаний ВК и сроках. После окончания работ представителей завода ВУМ по монтажу аппаратуры и демонстрации функционирования программ сбора и обработки измерительной информации; после их отъезда мне предстояло, уже в одиночку, убедить командование в/ч 41167 и представителя Кап-Яра в том, что на ОИИБ теперь есть всё необходимое для машинной обработки результатов всех проводимых измерений на всех этапах; составить и подписать об этом совместный акт.
Надо сказать, что к этому времени в НИИ-4 наш отдел уже выпустил соответствующий «нировский» отчёт, утверждённый командованием Института и ГУРВО. Он содержал не только научное обоснование предложенных решений проблемы (как это принято), но и все алгоритмы и возможные методики организации работ с применением ЭВМ. Этот отчёт уже находился в пользовании в/ч 41167. На Измерительном комплексе мы провели пробные калибровки некоторых ИУ с автоматизированным анализом калибровочных данных и расчётом калибровочных полиномов. Эти результаты были выведены на цифропечать и графопостроители. Мне казалось, что, таким образом, есть все необходимые основания для подписания упомянутого выше акта. В общем-то, он и был подписан, но «битва» тогда разыгралась вокруг формулировки основного его вывода. Моё командование (да и ГУРВО тоже) настаивало на категоричности: что-нибудь вроде «ВК может быть допущен к эксплуатации…», или « может использоваться для автоматизации…». Местное же начальство во главе с Бондаренко, были, естественно, против, ссылаясь на недостаточность опыта. У меня было двойственное положение. Двойственное потому, что сам-то я понимал определённую справедливость позиции местных ребят. У них, действительно, не было достаточного опыта работы с ЭВМ. Про себя я даже считал целесообразным и полезным отдельные испытания. Они могли бы включать специальные полномасштабные измерения с автоматизированной и «ручной» обработкой информации на всех этапах; с последующими сравнением и оценкой полученных результатов, но…(опять-таки но). Я знал, во что бы это вылилось. Прежде всего, потребовалось бы составление и всякие согласования специальной методики испытаний. Обязательно, тот же Бондаренко потребовал бы привлечения к ним будущих заказчиков и разработчиков КСП ПРО, а это - дополнительные согласования, в том числе и времени проведения самих испытаний, и много ещё чего, что сейчас мне и не приходило в голову. В общем, на подобную затяжку времени никто бы не пошел. К тому же, от Бабича я получал настойчивые указания подписать акт передачи ВК и вернуться в НИИ-4 к началу какой-то межведомственной конференции у нас, и даже выступить на ней с сообщением о состоянии автоматизации измерений на ОИИБ.
Дня два я убеждал Бондаренко, Богачёва и Вассермана в том, что у них есть всё необходимое для начала автоматизированной обработки измерений. Есть не только машинные программы, но и рекомендованные (в нашем - НИИ-4 - отчёте) методики для операторов ЭВМ. В них предусмотрен контроль и возможность коррекции сбоев при автоматизированной обработке, которые, конечно, могут и будут случаться при эксплуатации. Все эти соображения принимались, но… разбивались о ещё один довод: «у нас нет на сегодня отдельной (не в вашем отчёте), специальной методики, согласованной со всеми, причастными к испытаниям на ОИИБ, организациями». В конце концов, в пресловутом акте мне удалось добиться лишь обтекаемой фразы, что-то вроде: «ВК принимается в эксплуатацию при проведении измерений на ОИИБ для отработки необходимых методик». На этой приставке «для отработки…» мои оппоненты стояли насмерть! Конечно, моему начальству и ГУРВО она не понравилась. Я это предчувствовал и почувствовал сразу, уже на той самой конференции. Впрочем, по существу, и сам акт, и все его формулировки мало что изменили, или значили. Применение Вычислительного комплекса при измерениях и обработке результатов началось. А в каком объёме - всё равно всегда решали в Части по согласованию с заказчиками измерений. Я уже мало имел к этому отношения.
Последний раз мне пришлось пообщаться с коллективом Части, когда меня включили в состав комиссии инспекторской её проверки. Тогда я даже принимал экзамены у сотрудников Измерительного и Вычислительного комплексов. Поставил всем четвёрки и пятёрки, а вот Слепаку, помню, вкатил тройку. Тройку я ему поставил (если мне не изменяет память) за то, что на мой вопрос: что вы знаете о способах и особенностях калибровки ИУ, он отрицал возможность использования «вторичных эталонов», но, при этом, никак не мог аргументировано обосновать почему, как я этого не добивался. Видимо, эта тройка имела какое-то значение, т.к. командир Части, Дерягин В.Д., даже приходил потом ко мне в гостиницу и просил изменить её на 4. И, кажется, в конце концов, я всё же эту тройку, исправил на 4 (трудно было отказать командиру). При традиционном разборе результатов проверки я готовился в своём выступлении подчеркнуть (как это делал постоянно и раньше), что ко всем работам по измерениям и обработке результатов на ОИИБ не стоит относиться чисто механически, как, скажем, на заводе, или, даже, полигоне - только строго по утверждённым методикам. Здесь, несомненно, есть место для творчества: и для научных исследований, и для всякого рода рационализаций. В общем, это не автоматическая система, а система автоматизации, требующая обязательного участия головы операторов. Но сказать это мне тогда официально, в присутствии начальства, так и не удалось.
В назначенный для разбора день, с утра в Часть пришло сообщение об объявленном в г. Аральске карантине по случаю появившихся заболеваний холерой. С вокзала города выезд уже был запрещён. Уехать ещё можно, но со станции, расположенной в 50 км. к северу, и то только до середины дня. Комиссия всполошилась. Разбор сократили и его традиционно «захватил» член комиссии по политической части (как же без этого!). Через час вся группа с традиционными рыбными и бахчевыми дарами помчалась на местном автобусе к единственному пока остававшемуся «окну в Европу» - ещё не закрытой станции.
Я вернулся в НИИ-4. По-моему, это была середина 1972 года. Следующий год я посвятил написанию и всем процедурам оформления своей кандидатской диссертации на основе проделанных работ. В декабре 1973 г. я её благополучно защитил у нас в НИИ-4. Называлась она (к сожалению засекреченная тогда), кажется, так: «Разработка методов автоматизации результатов измерений РЛ матрицы рассеяния объектов на ОИИБ».
В заключение, могу сказать, что, хотя моя диссертация и оказалась среди уже реализованных, что называется, «в металле», реализована она была (как, впрочем, и сама ОИИБ), всё-таки, не в полных её возможностях. Прежде всего, на ОИИБ никогда так и не проводились фазовые измерения реальных изделий (оказались не востребованными). Из семи Измерительных установок эксплуатировались, в основном, только четыре (в четырёх диапазонах частот). Не всегда проводились измерения на перекрёстных поляризациях. А исходные калибровочные данные для машинных расчётов калибровочных характеристик, по-моему, часто предпочитали вводить с пульта ЭВМ вручную. Говорили: хоть и хлопотно, но более надёжно. Да и в лаборатории Царёва (ручной обработки) рабочие места для сотрудников Части при этом не пришлось сокращать. Тоже - не мало значимый аргумент.
Сейчас, когда я вспоминаю о времени и работах, почти 40-летней давности, кое в чём, прежде всего, в особенностях работы комплекса автоматизации после нашей и завода ВУМ передачи техники и программ в эксплуатацию в/ч, естественно, могу и ошибаться. Поэтому дальше постараюсь писать только о том, что происходило с моим участием, или о том, чему был свидетелем. В общем - что сохранила память.
Ещё до поставки ЭВМ на ОИИБ, в обслуживающей её в/части 41167 начали формировать кадры будущего ВК и, прежде всего, назначили начальником Вычислительной лаборатории (пока лаборатории) майора Вассермана Александра Самойловича. С ним, первым из коллег по автоматизации, мне и пришлось познакомиться в Киеве. Он осваивал на заводе будущее своё «хозяйство», а я от НИИ-4 курировал отладку машинных программ калибровки. В памяти от того времени мало что осталось. Запомнилась, почему-то, только наша совместная жизнь в военной гостинице и ежедневные поездки на завод, которые начинались с пеших прогулок по Крещатику до станции метро и завтраку с распложенных у станции автоматов по продаже молока (в стаканах, как газировка) и свежих, только что из пекарни, сдобных булочек. Эти сдобные булочки с молоком особенно нравились Александру Самойловичу. Он был от них, от этого незамысловатого завтрака, прямо-таки в восторге. И каждый раз, где бы мы потом не встречались: на ОИИБ в его квартире, или у меня в Болшево, он всегда, прежде всего, вспоминал об этом утреннем ритуале, об этих ароматных, свежих, аппетитных булочках.
Когда ЭВМ привезли в Часть и монтировали в одном из аппаратных зданий на «Точке» (Измерительном комплексе) у меня появились и другие коллеги по автоматизации и приятели по плаваниям на яхте, о которых я уже рассказывал раньше: Лёня Лиходеевский, Володя Касаткин, Хокканен - все молодые лейтенанты, ст.лейтенанты Представителем Кап-Яра стал в то время п/п Бондаренко Альберт Александрович. Кстати, он сменил тогда другого представителя (не помню уж в каком звании) по фамилии Тупицын. Помню только - это о нём, ещё когда работала совместная приёмная комиссия, Л.Т.Тучков, представитель академии им. Можайского, любивший при случае подковырнуть кого-нибудь, и весьма острый на слово, сказал как-то: «надо же, впервые я вынужден поверить тому, что как говорят: фамилии людей, сплошь и рядом, определяют особенности человека». Бондаренко был вполне разумным человеком, с ним можно было обсуждать любые технические проблемы. Он всё понимал, но, как и другие представители генерала Вознюка, не склонен был помогать в ускорении работ; тем более, в ускорении передачи ответственности по эксплуатации чего бы то ни было на плечи в/ч 41167 (и, следовательно, Кап-Яра). Ни раньше - измерительных установок, ни теперь - вычислительного комплекса. Помню, ещё в бытность работы приёмной комиссии, на берегу Аральского моря, вокруг костра, за ухой из сазанов и окуней, сидели: Фунтов А. (из ГУРВО), Я с Бабичем И.Ф., Тучков Л.Т. и Бондаренко А.А. Тучков-тамада почти заставил меня произнести какой-либо тост. При такой настойчивости мне не хотелось отделываться дежурными «будем здоровы», «за успехи», или ещё чем-нибудь в этом же духе. Я лихорадочно придумывал, что бы такое сказать актуальное и, к счастью, вспомнил так называемый «Грузинский», с притчей.
«Однажды, давным давно, когда наши пращуры только что спустились с деревьев, две обезьянки решили заключить союз (примерно, как мы, здесь сидящие, при создании ОИИБ - я добавил). Они оформили это желание просто - связав свои хвостики бантиком. И радостно выбежали на лужайку, на которой…, вдруг, увидели громадного тигра. Тигр прыгнул на них, обезьянки в ужасе бросились в разные стороны, натянув хвосты, как струна…Тигр споткнулся об натянутые хвосты, сломал себе шею и тут же сдох. Обезьянки в радостном изумлении подняли вверх свои лапки и дружно произнесли: в союзе - сила! И пошли дальше. Перебираясь по бревну через глубокий овраг, поскользнувшись, одна из них сорвалась в одну сторону от бревна, другая в другую. Повиснув таким образом на связанных хвостах, и выкарабкавшись кое как, они снова подняли свои лапки и торжественно произнесли: в союзе - спасение! Потом они вошли в банановую и с другими фруктами рощу. Тут у них желания разошлись: одна захотела полакомиться одним, другая другим, пошли и тут же остановились, зацепившись связанными хвостами за первое попавшееся дерево. Теперь уже с грустью, всё так же подняв правые лапки, они сказали: союз не позволяет нам удовлетворять свои желания. Глупые обезьяны забыли, что в союзе сила и в союзе спасение - только лишь при единстве цели».
Так вот, я предлагаю тост - за единство цели! Тост понравился, но не произвёл особого впечатления. Опустошили кружки без комментариев. И только потом, прихлёбывая уху, Тучков спросил у меня: ты думаешь, тебя услышали? Я пожал плечами. Да - с «единством цели» у меня с Альбертом Александровичем было туго. В общем-то, я понимал его позицию - не спешить в приёме в эксплуатацию (и ответственности за неё) теперь уже вычислительного комплекса (как раньше - Измерительного). Понимал, даже, неизбежность такой его позиции, противоположной моей, как представителя НИИ-4, реализующего идею автоматизации. И это удручало. Моё положение усугублялось отсутствием какого-либо решения или постановления на высшем уровне о проведении специальных сдаточных испытаний ВК и сроках. После окончания работ представителей завода ВУМ по монтажу аппаратуры и демонстрации функционирования программ сбора и обработки измерительной информации; после их отъезда мне предстояло, уже в одиночку, убедить командование в/ч 41167 и представителя Кап-Яра в том, что на ОИИБ теперь есть всё необходимое для машинной обработки результатов всех проводимых измерений на всех этапах; составить и подписать об этом совместный акт.
Надо сказать, что к этому времени в НИИ-4 наш отдел уже выпустил соответствующий «нировский» отчёт, утверждённый командованием Института и ГУРВО. Он содержал не только научное обоснование предложенных решений проблемы (как это принято), но и все алгоритмы и возможные методики организации работ с применением ЭВМ. Этот отчёт уже находился в пользовании в/ч 41167. На Измерительном комплексе мы провели пробные калибровки некоторых ИУ с автоматизированным анализом калибровочных данных и расчётом калибровочных полиномов. Эти результаты были выведены на цифропечать и графопостроители. Мне казалось, что, таким образом, есть все необходимые основания для подписания упомянутого выше акта. В общем-то, он и был подписан, но «битва» тогда разыгралась вокруг формулировки основного его вывода. Моё командование (да и ГУРВО тоже) настаивало на категоричности: что-нибудь вроде «ВК может быть допущен к эксплуатации…», или « может использоваться для автоматизации…». Местное же начальство во главе с Бондаренко, были, естественно, против, ссылаясь на недостаточность опыта. У меня было двойственное положение. Двойственное потому, что сам-то я понимал определённую справедливость позиции местных ребят. У них, действительно, не было достаточного опыта работы с ЭВМ. Про себя я даже считал целесообразным и полезным отдельные испытания. Они могли бы включать специальные полномасштабные измерения с автоматизированной и «ручной» обработкой информации на всех этапах; с последующими сравнением и оценкой полученных результатов, но…(опять-таки но). Я знал, во что бы это вылилось. Прежде всего, потребовалось бы составление и всякие согласования специальной методики испытаний. Обязательно, тот же Бондаренко потребовал бы привлечения к ним будущих заказчиков и разработчиков КСП ПРО, а это - дополнительные согласования, в том числе и времени проведения самих испытаний, и много ещё чего, что сейчас мне и не приходило в голову. В общем, на подобную затяжку времени никто бы не пошел. К тому же, от Бабича я получал настойчивые указания подписать акт передачи ВК и вернуться в НИИ-4 к началу какой-то межведомственной конференции у нас, и даже выступить на ней с сообщением о состоянии автоматизации измерений на ОИИБ.
Дня два я убеждал Бондаренко, Богачёва и Вассермана в том, что у них есть всё необходимое для начала автоматизированной обработки измерений. Есть не только машинные программы, но и рекомендованные (в нашем - НИИ-4 - отчёте) методики для операторов ЭВМ. В них предусмотрен контроль и возможность коррекции сбоев при автоматизированной обработке, которые, конечно, могут и будут случаться при эксплуатации. Все эти соображения принимались, но… разбивались о ещё один довод: «у нас нет на сегодня отдельной (не в вашем отчёте), специальной методики, согласованной со всеми, причастными к испытаниям на ОИИБ, организациями». В конце концов, в пресловутом акте мне удалось добиться лишь обтекаемой фразы, что-то вроде: «ВК принимается в эксплуатацию при проведении измерений на ОИИБ для отработки необходимых методик». На этой приставке «для отработки…» мои оппоненты стояли насмерть! Конечно, моему начальству и ГУРВО она не понравилась. Я это предчувствовал и почувствовал сразу, уже на той самой конференции. Впрочем, по существу, и сам акт, и все его формулировки мало что изменили, или значили. Применение Вычислительного комплекса при измерениях и обработке результатов началось. А в каком объёме - всё равно всегда решали в Части по согласованию с заказчиками измерений. Я уже мало имел к этому отношения.
Последний раз мне пришлось пообщаться с коллективом Части, когда меня включили в состав комиссии инспекторской её проверки. Тогда я даже принимал экзамены у сотрудников Измерительного и Вычислительного комплексов. Поставил всем четвёрки и пятёрки, а вот Слепаку, помню, вкатил тройку. Тройку я ему поставил (если мне не изменяет память) за то, что на мой вопрос: что вы знаете о способах и особенностях калибровки ИУ, он отрицал возможность использования «вторичных эталонов», но, при этом, никак не мог аргументировано обосновать почему, как я этого не добивался. Видимо, эта тройка имела какое-то значение, т.к. командир Части, Дерягин В.Д., даже приходил потом ко мне в гостиницу и просил изменить её на 4. И, кажется, в конце концов, я всё же эту тройку, исправил на 4 (трудно было отказать командиру). При традиционном разборе результатов проверки я готовился в своём выступлении подчеркнуть (как это делал постоянно и раньше), что ко всем работам по измерениям и обработке результатов на ОИИБ не стоит относиться чисто механически, как, скажем, на заводе, или, даже, полигоне - только строго по утверждённым методикам. Здесь, несомненно, есть место для творчества: и для научных исследований, и для всякого рода рационализаций. В общем, это не автоматическая система, а система автоматизации, требующая обязательного участия головы операторов. Но сказать это мне тогда официально, в присутствии начальства, так и не удалось.
В назначенный для разбора день, с утра в Часть пришло сообщение об объявленном в г. Аральске карантине по случаю появившихся заболеваний холерой. С вокзала города выезд уже был запрещён. Уехать ещё можно, но со станции, расположенной в 50 км. к северу, и то только до середины дня. Комиссия всполошилась. Разбор сократили и его традиционно «захватил» член комиссии по политической части (как же без этого!). Через час вся группа с традиционными рыбными и бахчевыми дарами помчалась на местном автобусе к единственному пока остававшемуся «окну в Европу» - ещё не закрытой станции.
Я вернулся в НИИ-4. По-моему, это была середина 1972 года. Следующий год я посвятил написанию и всем процедурам оформления своей кандидатской диссертации на основе проделанных работ. В декабре 1973 г. я её благополучно защитил у нас в НИИ-4. Называлась она (к сожалению засекреченная тогда), кажется, так: «Разработка методов автоматизации результатов измерений РЛ матрицы рассеяния объектов на ОИИБ».
В заключение, могу сказать, что, хотя моя диссертация и оказалась среди уже реализованных, что называется, «в металле», реализована она была (как, впрочем, и сама ОИИБ), всё-таки, не в полных её возможностях. Прежде всего, на ОИИБ никогда так и не проводились фазовые измерения реальных изделий (оказались не востребованными). Из семи Измерительных установок эксплуатировались, в основном, только четыре (в четырёх диапазонах частот). Не всегда проводились измерения на перекрёстных поляризациях. А исходные калибровочные данные для машинных расчётов калибровочных характеристик, по-моему, часто предпочитали вводить с пульта ЭВМ вручную. Говорили: хоть и хлопотно, но более надёжно. Да и в лаборатории Царёва (ручной обработки) рабочие места для сотрудников Части при этом не пришлось сокращать. Тоже - не мало значимый аргумент.
Стихия вторая.
Из мореплавателей в грёзах… - к плаваниям наяву
(первые шаги).
(первые шаги).
«…А ещё жизнь прекрасна потому,
что можно путешествовать…»
Н.М.Пржевальский
«…Да пребудут со мной эти были -
драгоценная ноша души».
Олег Тарутин
что можно путешествовать…»
Н.М.Пржевальский
«…Да пребудут со мной эти были -
драгоценная ноша души».
Олег Тарутин
Я люблю ходить по магазинам, когда в кармане у меня только что обретённая получка или премия, или командировочные, в общем, - не с пустым карманом. Тогда магазины как бы оживают; их содержимое перестаёт быть отстранённой выставкой товаров, а воспринимается средством возможного разнообразия твоей жизни. Особенно, любимы мной магазины: хозяйственные, спортивные, культтовары, книжные.
В один из летних дней 1969 года мне предстояла командировка на Отдельную Испытательно - Исследовательскую Базу (ОИИБ). Так назывался Специальный Измерительный комплекс, который проектировался нашей лабораторией, вводился в эксплуатацию под нашим руководством, и теперь мы готовили его к приёмо-сдаточным испытаниям. Располагался он и жилой городок воинской части, предназначенной для его обслуживания, на берегу Аральского моря в 15 километрах от г. Аральска.
В один из летних дней 1969 года мне предстояла командировка на Отдельную Испытательно - Исследовательскую Базу (ОИИБ). Так назывался Специальный Измерительный комплекс, который проектировался нашей лабораторией, вводился в эксплуатацию под нашим руководством, и теперь мы готовили его к приёмо-сдаточным испытаниям. Располагался он и жилой городок воинской части, предназначенной для его обслуживания, на берегу Аральского моря в 15 километрах от г. Аральска.
С билетом в кармане на поезд Москва-Ташкент, с командировочными и зарплатой, освободившись пораньше в ЦНИРТИ, прежде, чем отправиться домой, я решил зайти в «Инструменты» и «Спорттовары» на Кировской (теперь - Мясницкой). В этих магазинах часто появлялись интересные новинки, перекочёвывавшие в мою мастерскую и приятно разнообразившие мой досуг. В «Спорттоварах» я покупал снаряжения для подводного плавания, байдарку «Ладогу», лыжи, да мало ли что… Сейчас в приподнятом настроении (еду к морю, всё-таки), подойдя к прилавку, где обычно продаются надувные матрацы, палатки, байдарки и т.п., я вдруг увидел выставленную на полке книжицу-инструкцию, на обложке которой красовалось в цвете изображение яхты под парусами. У меня защемило в груди; я почувствовал какой-то спазм, который пришлось перемочь, прежде чем спокойно попросить продавщицу показать эту «чудо-книжку».
Беглое прочтение первой страницы ещё больше усилило моё волнение. Это был польской конструкции разборный швертбот с парусным вооружением типа «шлюп» (грот и стаксель), длиной 3,5 и шириной 1,2 метра, с грузоподъёмностью до 350 кг. (3-х человек с вещами). Не ахти какая мореходность, конечно, но ведь можно кое-что усовершенствовать…да и каботажное плавание (вблизи берегов) - тоже неплохо. А для залива Аральского моря, куда я направляюсь, - то, что надо! Уже через минуту - другую чтения инструкции, я думал только об одном: чтобы стоимость той яхточки - «Мёвы» (Чайка, по-польски) - не превысила содержимого моего внутреннего кармана.
В приключенческих романах есть такая популярная, ставшая нарицательной, фраза: «…их преследовали неудачи». Тогда, в тот летний день, у меня были все основания утверждать: мне во всём сопутствовала удача! Прежде всего, хватило денег для покупки яхты; затем, у меня уже был куплен ж-д билет к морю и, стало быть, я сразу смогу сдать покупку в багаж. Оставалось только проделать это быстро, чтобы успеть потом съездить домой в Болшево за вещами и не опоздать к поезду. Поймать такси удалось сразу и, более того, водитель помог мне перенести три увесистых мешка в машину. Через 30 минут мы с носильщиком уже сдавали багаж в багажное отделение, где, к счастью, не оказалось очереди. А ещё через несколько минут я уже сидел в Монинской электричке. В голове моей крутился целый клубок мыслей, из которого я никак не мог выбрать нужные и выстроить какую-то последовательность планов и дальнейшего поведения. Казалось - должен измениться весь образ моей жизни; конечно, жизни - вне работы в институте. Правда, среди множества, среди калейдоскопа мыслей были две доминирующие: как воспримет эту недешевую покупку Иринка и - можно ли и как повысить мореходность моего (sic!) «судна». Конечно, я понимал, что она минимальна. Ведь швертбот - тип яхты, весьма уязвимый для внезапных порывов ветра, да и просто к самому ветру. Но, переплыл же Бомбар на надувной лодке через Атлантику, а некто Роберт Мэнри сделал то же самое на швертботе, кстати, чуть больше моего по размерам… По мере приближения к дому, волнение моё от новоприобретения несколько улеглось, и я резонно пришел к выводу: рано строить планы и, тем более, фантазировать. Этот сезон придётся посвятить просто освоению своей покупки, изучению её свойств, возможностей, а дальше - поживём - увидим!
Так начался, как я уже сказал, новый период в жизни моих увлечений. Мне не дано было совместить эту жизнь с профессией. (Правда, однажды, нечто подобное я попытался сделать, намереваясь перейти на плавучие измерительные пункты, но … неудачно). А ведь есть люди, которым повезло настолько, что работа, целиком заполнившая их жизнь и дающая средства для существования, стала, одновременно, и всепоглощающим увлечением, даже отдыхом порой. Нет, такого счастья мне было явно не дано.
Беглое прочтение первой страницы ещё больше усилило моё волнение. Это был польской конструкции разборный швертбот с парусным вооружением типа «шлюп» (грот и стаксель), длиной 3,5 и шириной 1,2 метра, с грузоподъёмностью до 350 кг. (3-х человек с вещами). Не ахти какая мореходность, конечно, но ведь можно кое-что усовершенствовать…да и каботажное плавание (вблизи берегов) - тоже неплохо. А для залива Аральского моря, куда я направляюсь, - то, что надо! Уже через минуту - другую чтения инструкции, я думал только об одном: чтобы стоимость той яхточки - «Мёвы» (Чайка, по-польски) - не превысила содержимого моего внутреннего кармана.
В приключенческих романах есть такая популярная, ставшая нарицательной, фраза: «…их преследовали неудачи». Тогда, в тот летний день, у меня были все основания утверждать: мне во всём сопутствовала удача! Прежде всего, хватило денег для покупки яхты; затем, у меня уже был куплен ж-д билет к морю и, стало быть, я сразу смогу сдать покупку в багаж. Оставалось только проделать это быстро, чтобы успеть потом съездить домой в Болшево за вещами и не опоздать к поезду. Поймать такси удалось сразу и, более того, водитель помог мне перенести три увесистых мешка в машину. Через 30 минут мы с носильщиком уже сдавали багаж в багажное отделение, где, к счастью, не оказалось очереди. А ещё через несколько минут я уже сидел в Монинской электричке. В голове моей крутился целый клубок мыслей, из которого я никак не мог выбрать нужные и выстроить какую-то последовательность планов и дальнейшего поведения. Казалось - должен измениться весь образ моей жизни; конечно, жизни - вне работы в институте. Правда, среди множества, среди калейдоскопа мыслей были две доминирующие: как воспримет эту недешевую покупку Иринка и - можно ли и как повысить мореходность моего (sic!) «судна». Конечно, я понимал, что она минимальна. Ведь швертбот - тип яхты, весьма уязвимый для внезапных порывов ветра, да и просто к самому ветру. Но, переплыл же Бомбар на надувной лодке через Атлантику, а некто Роберт Мэнри сделал то же самое на швертботе, кстати, чуть больше моего по размерам… По мере приближения к дому, волнение моё от новоприобретения несколько улеглось, и я резонно пришел к выводу: рано строить планы и, тем более, фантазировать. Этот сезон придётся посвятить просто освоению своей покупки, изучению её свойств, возможностей, а дальше - поживём - увидим!
Так начался, как я уже сказал, новый период в жизни моих увлечений. Мне не дано было совместить эту жизнь с профессией. (Правда, однажды, нечто подобное я попытался сделать, намереваясь перейти на плавучие измерительные пункты, но … неудачно). А ведь есть люди, которым повезло настолько, что работа, целиком заполнившая их жизнь и дающая средства для существования, стала, одновременно, и всепоглощающим увлечением, даже отдыхом порой. Нет, такого счастья мне было явно не дано.
Вечером того дня, с которого я начал своё повествование, я уже сидел в вагоне поезда Москва-Ташкент, а после двух суток размышлений под стук колёс этого поезда, высадился на платформе Аральска. Убедившись, что есть встречающая меня машина, побежал к багажному вагону вызволять свою новоприобретённую «посудину». Всё оказалось в целости и сохранности. Я вздохнул облегчённо. Конечно, в машине по дороге в Часть любопытству встречающих меня ребят не было предела. В результате, на следующий день, среди моих коллег - офицеров распространился слух: «Прудковский привёз с собой яхту, чтобы добираться на работу к комплексу напрямик через залив». Нет, конечно. Не собирался я этого делать, не реально это было. Но слух, который был следствием фразы, брошенной мной в шутку по дороге с вокзала, привёл к неприятному разговору с главным инженером. Что делать - чувство юмора далеко не у всех развито одинаково. И вскоре, мне пришлось уже серьёзно успокаивать местное начальство.
Надо сказать, что в то время (наверно, и по сей день) на многих измерительных пунктах, удалённых от цивилизации, среди холостой молодёжи младшего офицерского состава, обслуживающего эти пункты, неизменно существовала одна довольно острая проблема - проблема их занятости в нерабочее время. Что делать, когда нет пусков, когда ты свободен от дежурств по Части, когда, наконец, просто наступают выходные? Конечно, командование таких Частей что-то предпринимало (как правило, разрешённое вышестоящим начальством): традиционные кино, танцы, иногда, футбол и волейбол. Но всё это однообразие, быстро надоедая, не всегда и не для всех решало проблему. Поэтому процветали карты, пьянки, выезды в соседние населённые пункты, где были магазины и девочки. Надо ли говорить, что при такой жизни редко какая Часть обходилась без ЧП с самыми разными последствиями.
Однажды, мне пришлось работать на ВСП (временной стартовой позиции). Воинская часть, обслуживающая старт, располагалась в прикаспийской низменности - хоть и безлюдном, но очень красивом месте. Полынная степь, балки,
Надо сказать, что в то время (наверно, и по сей день) на многих измерительных пунктах, удалённых от цивилизации, среди холостой молодёжи младшего офицерского состава, обслуживающего эти пункты, неизменно существовала одна довольно острая проблема - проблема их занятости в нерабочее время. Что делать, когда нет пусков, когда ты свободен от дежурств по Части, когда, наконец, просто наступают выходные? Конечно, командование таких Частей что-то предпринимало (как правило, разрешённое вышестоящим начальством): традиционные кино, танцы, иногда, футбол и волейбол. Но всё это однообразие, быстро надоедая, не всегда и не для всех решало проблему. Поэтому процветали карты, пьянки, выезды в соседние населённые пункты, где были магазины и девочки. Надо ли говорить, что при такой жизни редко какая Часть обходилась без ЧП с самыми разными последствиями.
Однажды, мне пришлось работать на ВСП (временной стартовой позиции). Воинская часть, обслуживающая старт, располагалась в прикаспийской низменности - хоть и безлюдном, но очень красивом месте. Полынная степь, балки,
поросшие травой по пояс, много цветов. В вечерние часы, когда лёгкий туман пятнами покрывает травяное буйство и над степью висит густой полынный запах, так не хотелось уходить спать, покидать это великолепие. Однажды, я так и сделал - не пошёл спать, а дождался, пока опустилась ночь.
"Густеет тёплый воздух
И видно в вышине,
Как проступают звёзды
На синем полотне."
Я начал было по привычке искать знакомые с детства созвездия: яркое "дубльвэ" (W) Кассиопеи, крест Лебедя на млечном пути, маленькую трапецию Орла, другие… Но вскоре над притихшей степью показался громадный, цвета расплавленного металла, купол. Это из-за горизонта медленно вылезала непривычно огромного размера луна; и чем выше она поднималась, меняя свой цвет, становясь всё ярче и белее, тем отчётливей начинал просматриваться, исчезнувший было во мраке степной простор. А скоро ещё и роса, выпавшая с вечера, заиграла в лунном свете и вся степь на поднявшемся лёгком ветру стала переливаться серебром колышущихся трав. Завораживающее зрелище! « Сейчас бы верхом на коня, да - куда глаза глядят!..» Я так отчётливо представил себя вольным всадником; и эта, внезапно возникшая, мысль захватила меня, захватила настолько, что через несколько дней, в разговоре с местным замполитом, я подбросил ему такую идею. Вот вы держите подсобное хозяйство: свиней, коров, кур; а что бы вам не завести и верховых лошадей?! Кормов - сколько угодно. И не обязательно иметь дорогих, породистых. Многие молодые лейтенанты наверняка взяли бы их на своё попечение, с удовольствием ухаживали бы за ними, совершали увлекательные прогулки по степи, может быть, даже устраивали соревнования… Не сомневайтесь, всё это было бы лучше, чем пьянствовать и резаться днями и ночами в преферанс. Конечно, я не был настолько наивным, чтобы ожидать принятия этой идеи сходу. Мне скорее была интересна реакция на неё. И она последовала с несколько неожиданной мотивацией: «ну да, мало нам ЧП, чтобы ещё для новых создавать условия!»
Несколько похожую реакцию командования Части ОИИБ я почувствовал и в первые дни своего появления там с яхтой. Но никаких неприятных последствий ни для меня, ни для местных ребят, многие из которых стали моими коллегами по плаванию в заливе, не последовало. Больше того, главный инженер части - подполковник-инженер Богачёв Николай Яковлевич, не раз помогал нашему брату машиной, чтобы подбросить яхту без её разборки к морю и обратно. Забегая вперёд, сразу скажу, что и никаких «дополнительных ЧП» я с собой не привнёс - ни тогда, в первые дни освоения прибрежной акватории Аральского моря, ни в последующие два года. А вот некоторое разнообразие в монотонную жизнь местной молодёжи я, определённо, внёс.
Жилой городок Части располагался в километре от берега моря, вернее, его небольшого залива: 4-5 км в ширину и 7-8 в длину. Залив мелкий - не более 5 м в самой глубокой его части. А с большой водой он соединялся проливом, глубиной и того меньше. Так что, при понижении уровня моря, которое происходило постоянно, ему грозило со временем превратиться сначала в озеро, а в дальнейшем под жаркими лучами солнца и суховеев - уже очень быстро - в дурно пахнущую лужу и, наконец, слиться с окружающей полупустыней. Собственно, это и произошло в 80-х годах. Но тогда, на стыке 60-х и 70-х, ветер с залива ещё приносил в жилой городок желанную влагу, прохладу и свежесть, а сам залив был местом отдыха, купания и рыбалки (в том числе и подводной) для всего гарнизона. На берегу этого залива и происходила первая сборка моей яхты. Проходила в окружении десятка местных жителей обоего пола, которые, каждый по-своему, не без иронии комментировали как сам процесс, так и мои планы. Было интересно и весело; я видел, что уже внёс приятное оживление в местный быт. Само собой разумелось: первый день должен был быть и был посвящен, главным образом, катанию по заливу приятелей-офицеров - коллег по работе (будущих моих последователей) и их жён.
Жилой городок Части располагался в километре от берега моря, вернее, его небольшого залива: 4-5 км в ширину и 7-8 в длину. Залив мелкий - не более 5 м в самой глубокой его части. А с большой водой он соединялся проливом, глубиной и того меньше. Так что, при понижении уровня моря, которое происходило постоянно, ему грозило со временем превратиться сначала в озеро, а в дальнейшем под жаркими лучами солнца и суховеев - уже очень быстро - в дурно пахнущую лужу и, наконец, слиться с окружающей полупустыней. Собственно, это и произошло в 80-х годах. Но тогда, на стыке 60-х и 70-х, ветер с залива ещё приносил в жилой городок желанную влагу, прохладу и свежесть, а сам залив был местом отдыха, купания и рыбалки (в том числе и подводной) для всего гарнизона. На берегу этого залива и происходила первая сборка моей яхты. Проходила в окружении десятка местных жителей обоего пола, которые, каждый по-своему, не без иронии комментировали как сам процесс, так и мои планы. Было интересно и весело; я видел, что уже внёс приятное оживление в местный быт. Само собой разумелось: первый день должен был быть и был посвящен, главным образом, катанию по заливу приятелей-офицеров - коллег по работе (будущих моих последователей) и их жён.
Высадка на песчанной косе. Посмотреть на необычное
плавсредство пришли местные жители
плавсредство пришли местные жители
Надо сказать, что к хождению под парусами к этому времени, теоретически, я был уже неплохо подготовлен. Во-первых, осталось в памяти ещё многое из давних занятий в парусной секции на первом курсе МЭИ, во-вторых, периодически заглядывая в книжные магазины, я старался не пропустить ни одного из начавших появляться изданий о трансатлантических и кругосветных плаваниях одиночек-энтузиастов паруса. В начале 60-х я купил переведённую с французского монографию LA MER и её главу «Человек овладевает морем», особенно раздел «Подводный и парусный спорт», можно сказать, выучил наизусть. Так что теперь, с появлением у меня собственной (хоть и мини) яхты, возможность применить свои знания на практике приводила меня, прямо-таки, в восторг.
В этих местах Аральского моря, практически никогда не бывает безветренной погоды. Конечно, для плаваний под парусами это хорошо. Но я уже знал, что для швертбота, склонному к опрокидыванию, чтобы этого избежать, необходимо хорошо изучить допустимые соотношения его загруженности и силы ветра, причём ,на разных курсах и при разных маневрах. В общем, мне было чем заняться, кроме простого катания любителей, вернее - одновременно с прогулками. Нужно было ещё проверить и надёжность конструкции яхты в разных условиях, прежде чем выходить в «дальние плавания». А ведь, признаться, на дальние плавания я действительно нацеливался. Для этого в рыбном порту Аральска ухитрился со временем достать несколько листов настоящих лоцманских карт всей акватории моря. Собирался даже однажды провести здесь свой отпуск (или часть его), чтобы обследовать несколько островов в северной части Арала, а то и добраться до таинственного о. Барса-Кельмес (фантазёр несчастный!) Скоро я пойму абсурдность подобных планов, но этот сезон буду жить ещё вместе с ними.
В первый же день катания местных ребят выяснилось, что конструкция моего «судна» требует некоторой доработки и, прежде всего, - стоячего такелажа: вант и штага, удерживающих мачту. Во-первых, надо укрепить места их соединения с корпусом яхты (вант-путенсы). А во-вторых, обязательно сделать возможным регулировку натяжения вант. Штатные ванты оказались длинноватыми; и на полных курсах мачта настолько кренилась вперёд, что избежать её поломки в первом плавании мне удалось только благодаря быстрому приведению к ветру. Через несколько дней, выйдя на большую воду в ветреную погоду, я столкнулся с тем, что короткие ветровые волны, разбиваясь о передние «скулы» корпуса не только обдают меня потоком брызг, но и прибавляют раз за разом воды под пайолами (пайолы - мостки, лежащие на днище яхты, прикрывающие шпангоуты и стрингера (поперечный и продольный крепёж) корпуса). С этим тоже надо было как-то побороться, м.б. надставив борта.… В общем, понемногу набирался приличный список того, чем придется заняться в предстоящим межсезонье.
В первый же день катания местных ребят выяснилось, что конструкция моего «судна» требует некоторой доработки и, прежде всего, - стоячего такелажа: вант и штага, удерживающих мачту. Во-первых, надо укрепить места их соединения с корпусом яхты (вант-путенсы). А во-вторых, обязательно сделать возможным регулировку натяжения вант. Штатные ванты оказались длинноватыми; и на полных курсах мачта настолько кренилась вперёд, что избежать её поломки в первом плавании мне удалось только благодаря быстрому приведению к ветру. Через несколько дней, выйдя на большую воду в ветреную погоду, я столкнулся с тем, что короткие ветровые волны, разбиваясь о передние «скулы» корпуса не только обдают меня потоком брызг, но и прибавляют раз за разом воды под пайолами (пайолы - мостки, лежащие на днище яхты, прикрывающие шпангоуты и стрингера (поперечный и продольный крепёж) корпуса). С этим тоже надо было как-то побороться, м.б. надставив борта.… В общем, понемногу набирался приличный список того, чем придется заняться в предстоящим межсезонье.
На борту яхты - Володя Михеев и Леня Лиходиевский
После охоты
А пока выходные дни, не только первые, но и последующие, теперь, наполненные любимым делом, быстро, почти незаметно пролетали и я продолжал заниматься измерительным комплексом.
* * *
Для моего парусника мне выделили место в каком-то сарае на краю территории Части. Не было особых проблем и с машиной, чтобы доставить его со снятой мачтой и уложенными в носовую часть (трюм) парусами к воде - сам Н.Я. Богачёв (или в его отсутствие - дежурный по части) всегда давали добро. После всех передряг рабочей недели, я уже в четверг планировал очередное плавание, выход «на волю». Скоро у меня уже всегда был "матрос" - кто-нибудь из местных коллег-офицеров: Лёня Лиходеевский из лаборатории обработки, Володя Михеев из штаба Части, позже - Володя Касаткин, из лаборатории автоматизации. Вначале, чаще всего, со мной ходил В. Михеев; он почему-то всегда был свободен от работы и домашних дел. Мы с ним, разгрузившись у берега, быстро ставили мачту, поднимали паруса и уходили на косу к выходу из залива. Иногда, это происходило в конце дня в пятницу. Тогда Володя брал с собой свою палатку, мы запасались кое-какими продуктами и разбивали там, у берега моря, базовый лагерь.
К этому времени, у меня был солидный опыт байдарочных походов по подмосковным рекам и, конечно, по организации стоянок и приготовлению пищи на кострах. Однако, здесь, на берегу Аральского моря - этого обширного солоновато-горьковатого водоёма - была своя специфика. Всё было внове. Прежде всего, морскую воду могли пить только верблюды. Они на зависть нам по одиночке или кучками подходили на водопой и подолгу стояли по щиколотку в воде, опустив в неё свои морды. Нашему брату для потребления эта вода была, увы, не пригодна. Поэтому запас воды надо было привозить с собой, да ещё позаботиться, чтобы днём она не очень нагревалась под жгучим солнцем, закапывая ёмкости поглубже в песок. К тому же и приготовление пищи на костре здесь было не простым делом. Я уже говорил, что в этих местах безветренной погоды практически не бывает и разжечь, а, главное, сохранить огонь костра - дело не простое. Окружающая, высохшая до предела, растительность - стебли колючек «перекати поле», годилась в лучшем случае на растопку. Саксаул - редкость. Здесь его давно вырубили. Дрова приходилось привозить с собой; а, если на два дня, то и немало. Наша миниатюрная «Мёва» с двумя взрослыми мужиками, с вещами, едой и дровами отплывала с места сборки, сидя в воде по самые надувные борта. В случае приличного ветра, волнения, с неизбежным креном против ветра - с такой нагрузкой далеко не уплывёшь. Это было первым уроком моего плавания здесь. Очень скоро, первые, на «горячую голову», мои планы обследования островов северной части Арала, да ещё плавания к о. Барса-Кельмес, стали казаться плодом… неуёмной фантазии. Так что, лагерь на косе у выхода из нашего небольшого залива к северу от порта г.Аральска - был самой дальней точкой моего плавания по Аральскому морю. И всё-таки, хоть многое в его акватории для меня оказалось недоступным, я был счастлив. Впервые там, пусть и в «модельном» (уменьшенном в сотни раз) варианте, я ощутил себя
«мореплавателем» наяву. И никакой скрип песка на зубах от пищи, приготовленной на костре среди полупустыни под плеск волн, казалось, невесть откуда взявшегося моря, не мог лишить меня совершенно особенного чувства очарования. И не только от самих по себе вечеров с утопающим в воде солнечным диском, манящего горизонта (что там за ним?!) и прохлады утренних часов, предшествующих изнуряющей жаре. А ещё - от сознания, что тебе оказалось доступным познание в непосредственном ощущении (а не только по книгам) столь замечательного в своём разнообразии мира. Иногда, подняв паруса и направив яхту к всегда загадочному горизонту, я испытывал трудно преодолимое желание не менять курс…
Мои командировки на Аральскую базу длились месяц - полтора и редко бывали больше двух раз за летнее время. Но теперь я готов был ездить сюда и чаще. В какой-то год пребывания там вместе с «Мёвой», я забрал её только в начале октября, когда похолодало настолько, что выходить в море стало возможным не иначе, как в ватнике. Когда же мы всё там сдали: и сам измерительный комплекс, и систему автоматизации сбора и обработки результатов измерений; когда я перестал туда ездить, то оказалось, что «дело моё» не умерло. Лёня Лиходеевский в письмах рассказывал, как ребята сначала оснастили парусом спасательную надувную шлюпку и выходили на ней в залив на рыбалку, а потом Володя Касаткин купил такую же «Мёву» и она долго служила им всем на радость, пока он не перевёлся к нам в институт в 1975 году. И никаких ЧП за все эти годы!
Как я уже упоминал, в первый год эксплуатации моего «судна» у меня составился приличный список целесообразных доработок его конструкции. Ими я и занялся в парусно-плавательном межсезонье. Прежде всего, сделал чертеж и заказал на нашем экспериментальном заводе талрепы на ванты для их «набивки». Освоил изготовление сплесеней на стальных тросах. Когда-то с этих такелажных работ начиналось моё приобщение к парусному спорту на первом курсе МЭИ, и наконец-то они пригодились. Затем, чтобы лодку меньше заливало волнами на встречных курсах, сделал дополнительный высокий бимс за мачтой, ближе к корме. На него можно было натягивать штатные фартуки, закрывающие носовые багажные отделения, и прикреплять, дополнительные (из дюралевых «уголков») специальные стрингера с полосами брезента, увеличивающими высоту бортов. Было даже намерение сделать примитивное подруливающее устройство, подобное имевшемуся у Чичестера на фолькботе. И не только задумка - я разработал конструкцию, сделал чертежи, отдельные детали успел изготовить, но скоро понял, в общем-то, абсурдность этой затеи для маленького швертбота.
Конечно, после таких подготовительных работ я уже не мыслил свои отпуска вне каких-либо путешествий под парусами и освоения новых акваторий...
«Мёва» и самодельная (из надувной лодки)
"яхта" на берегах Арала.
"яхта" на берегах Арала.
Через некоторое время после описываемых событий"Меву" сменила другая яхта. Вот её модель в 1/20 натуральной величины и её капитан. Это были уже другие моря и другие истории...
Читайте также о путешествиях на "Мёве" по Онеге: Впервые по Онежскому озеру
